Главы из книги С.Н.Конина "Коноша и коношане - 2". Продолжение 2

Для удобства чтения материала разбил всю имеющуюся информацию на три части. Перед Вами третья часть, пока последняя.

Текст книги рабочий, не окончательный, автор обращается к читателям этой электронной версии с просьбой делать замечания для улучшения книги по содержанию и форме. С.Н.Конин

Геннадий Ситников: Кто ищет, тот найдёт!

А в мэрии ему сказали: «Платите два миллиона злотых»

Братья Ситниковы ушли на фронт из разных мест России. Большое гнездо Ситниковых было насильно разобщено, и долгие годы ни уцелевшие братья, ни их потомки ничего не знали друг о друге. Когда коношанин Геннадий Андреевич Ситников, майор милиции, взялся за поиск, ему почти ничего не было известно ни о родне, ни даже об отце. Непростым был поиск, на первых порах завеса неизвестности казалась непроницаемой, на все запросы в архивы и официальные учреждения приходил стандартный ответ: сведениями не располагаем. Другой бы решил: что ж, на нет и суда нет.
Видимо, немалый милицейский опыт подсказывал: тупик – лишь очередное препятствие, но не конец поиска, просто надо искать другие пути. И постепенно из небытия стали выплывать имена, даты, адреса…
Первым делом взялся за поиск сведений об отце. На первых порах считал, что погибшие на войне Ситниковы Андрей Васильевич и Георгий Васильевич – братья. В дальнейшем выяснилось: однофамильцы. Возможно, из братьев были призваны Андрей и Николай, потому что Сергей был на брони. О Николае сведений нет до сих пор. А в похоронке на отца сообщалось: снайпер гвардии ефрейтор Ситников Андрей Васильевич погиб 25 февраля 1945 года, похоронен в Германии, в 50 м от шоссе по правой стороне, в 1,5 км севернее Шенберга.
В прошлые времена, когда поездки в страны Восточной Европы были по карману простым людям и за границей мог побывать каждый, если ты на хорошем счету в трудовом коллективе и в обществе (путёвка – как моральный стимул), а офицер-милиционер Ситников был на хорошем счету в РОВД, была у Геннадия Андреевича мысль съездить в Восточную Германию (ГДР), поискать могилу по указанному адресу, поклониться праху отца.
Но сначала решил разузнать про указанное в похоронке место. И была изнурительная переписка с разными ведомствами и службами. Наконец сообщили, что по указанному адресу могилы Ситникова нет, останки всех погибших были перезахоронены – сначала в братской могиле, затем на воинском захоронении советских воинов. Более того. И край тот оказался территорией другой страны – Польши. Бывший немецкий город Шенберг стал польским городом Шецинек воеводства Кошалин.
Переписка возобновилась, уже не по немецким, а по польским адресам. Оттуда сообщали, что в списках погибших в Польше, в том числе в числе перезахороненных, фамилия Ситникова вообще не значится. Возможно, перезахоронен как неизвестный солдат и неизвестно где.
Такие ответы не обескураживали. Ведь на польской земле покоится полмиллиона наших солдат – огромная цифра – и вряд ли возможно выявить все имена. К тому же в Германии было несколько населённых пунктов по имени Шенберг, что ещё более усложняло поиск. И снова переписка, в том числе обращение к известному польскому писателю-антифашисту Янушу Пшимановскому с просьбой посодействовать в поисках.
Наконец пришёл обнадеживающий ответ, что по ходатайству воинской части, в которой воевал снайпер Ситников, и Польского Красного Креста он внесён в именные списки учёта погибших, останки которых перезахоронены на кладбище советских воинов в Шецинеке, под №206. А в другом ответе уже прямо утверждалось: имя Ситникова выбито на могильной плите названного захоронения.
Теперь можно и ехать. Немало времени ушло на согласования-рапорты по районным и областным начальникам, в Москву… И вот, все необходимые проездные-визовые документы на руках. Поехал вдвоём с сестрой Зиной.
В Польше, где бы ни побывали Ситниковы, их принимали приветливо, с пониманием. Геннадий Андреевич успел даже подружиться с одним поляком, сносно говорившим по-русски. Брат поляка, воевавший в Войске Польском против гитлеровцев, был ранен, в госпитале влюбился в санитарочку-сибирячку, и та после войны увезла польского хлопца к себе на родину, и брат в ходе поездок к брату в Сибирь выучился языку настолько, что общаться с ним не составляло особого труда. А вот в иных случаях, особенно в поездках по воеводству, языковый барьер причинял немало неудобств.
Что касается Шецинека, то там проблем с языком не было – Ситникова сопровождал переводчик. Иначе говоря, нет никаких оснований считать, что он что-то не так понял из тех объяснений, которые услышал в мэрии и на кладбище.
Мало сказать, коношанин был огорчён тем, что узнал и услышал. Он был буквально ошеломлён. Проделан дальний, нелёгкий и недешёвый путь, к тому же полный недоразумений за границей. И ради чего? Чтобы своими глазами убедиться: имени Ситникова нет ни на одной из плит. А Геннадий Андреевич обошёл всё захоронение, где покоятся 4400 советских воинов и 39 поляков 2-го Белорусского фронта, осмотрел все 143 могильные плиты.
Иными словами, положительные письма-ответы оказались «липой», видимо, придуманной для того, чтобы настырный житель далёкой северной Коноши угомонился и более не беспокоил чиновников.
В мэрии ему предложили выложить два миллиона злотых, чтобы на какой-нибудь плите на свободном месте добавить надпись: «Ситников Андрей Васильевич». Два млн злотых – это примерно 26 тысяч советских рублей (машина стоила 10 тыс.). На это предложение мэрии сын погибшего за освобождение Польши солдата ответил, что у него таких денег нет и взять негде, он работник милиции, а не коммерсант. И не в туристическое турне отправился сорить деньгами, а приехал на могилу отца и в поездке истратил почти все деньги, какие копил для такого случая. Это ещё хорошо, что в соседней воинской части, узнав, что он офицер, поставили на довольствие и проживание в Шецинеке обошлось ему бесплатно, а иначе вообще остался бы без гроша в кармане. Так и вернулся домой ни с чем.
Немало воды утекло со времени той поездки в Польшу, уже давно Геннадий Андреевич в статусе ветерана, а чувство горечи не прошло, оно живёт вместе с памятью об отце и не даёт покоя…
Тем более хочется знать об отце, что, по военным понятиям, снайпер – это своего рода элита в солдатской среде. Воевал почти три года – это тоже что-то значило в той страшной войне, когда месяц пробыть в пекле и уцелеть считалось чудом. Значит, умел воевать, дошёл до Германии. Был он гвардии ефрейтором стрелкового полка, которому присвоено имя Киркенесского. Воинским частям почётные наименования присваивались за выдающиеся боевые действия в ходе крупной наступательной операции. Это имя свидетельствует, что полк особенно отличился в Киркенесской операции в конце 1944 года по освобождению Северной Норвегии от гитлеровских оккупантов. В той операции участвовали сухопутные войска и морская пехота, оборонявшие Мурманское побережье и не пропустившие врага вглубь страны. После разгрома Петсамо-Киркенесской группировки немцев полк был направлен на Балтику, в Польше и Германии (Западная Пруссия) входил в состав войск, которыми командовал поляк и советский полководец Рокоссовский.
Понятно, что не за просто так доверили Ситникову снайперскую винтовку, значит, имел лицевой боевой счёт и всё сделал, чтобы приблизить Победу.
Достойно восхищения и подражания сыновнее чувство, побудившее в течение многих лет вести поиски и ехать на могилу отца за тысячи километров. Но неужели эта история так и закончится горькой памятью о поездке впустую в город, ставший польским в том числе и благодаря тем великим жертвам, которые принёс наш народ?
А всего ушли воевать, как узнал в ходе дальнейшего поиска Геннадий Андреевич, шестеро братьев Ситниковых, четверо из них значатся на обелиске в селе Карсовае в Удмуртии.

Текст книги рабочий, не окончательный, автор обращается к читателям этой электронной версии с просьбой делать замечания для улучшения книги по содержанию и форме. С.Н.Конин

Живёт род Ситниковых!

Следующее направление поиска – узнать что-нибудь о представителях большого удмуртского крестьянского рода Ситниковых, в 30-е годы отправленных в ссылку на Север и волею судьбы оказавшихся в самых разных уголках России.
В ходе многолетних поисков сведений о родственниках из репрессированной семьи Ситниковых выяснилось следующее.
В 1930 году глава хозяйства из деревни Мосёны Удмуртии Ситников В.В. был раскулачен и в 1931 году выслан на Коношеозерское спецпоселение, где в конце 1931 года скончался. Вместе с ним в ссылку отправлены его жена, шестеро детей и сноха Олимпиада. Старший его сын Иван, живший своим хозяйством, раскулачен и выслан не был. В следующем году вдова вернулась из ссылки в деревню с двумя малолетними сыновьями и дочерью. А взрослые сыновья – Андрей, Сергей и Николай, были оставлены на лесоповале. Олимпиада с сыном Дмитрием скрылась из пос.Коношеозерский, и дальнейшая её судьба и сына, который приходится братом Геннадию Андреевичу, неизвестна. Андрей Васильевич, судя по справке из МВД Удмуртии, пытался выехать из Коношеозерья в Мосены, по его объяснению, поехал за братом Алексеем, чтобы привезти его к себе в Коношеозерье, но был задержан работниками ГПУ и возвращён на место ссылки.
О горестной участи спецпереселенцев сказано и написано много. Ситниковы прибыли на Север, когда здесь уже были созданы какие –то условия для проживания, появились спецпосёлки с бараками и типовыми домами на несколько семей. Сначала их высадили в Коношеозерье, затем перевели в пос.Крутобережный, а в 40-е годы – ещё дальше по Вельской ветке: на 36 км, на Подюгу. На войну Андрей Васильевич уходил из лесопункта 36 км.
А первые партии высланных и в их числе родственников А.Г.Ситникова Ларионовых привезли сразу на 36 км ж.д.ветки. До строительства Печорской магистрали Вельскую ветку прокладывал Коношский леспромхоз для заготовки и вывозки дров от Подюги. Спецпосёлков ещё не было. На пустынную просеку прибыл из Коноши состав с высланными, их выгрузили прямо в снег, паровоз дал гудок и поезд ушёл обратно, оставив толпу людей с женщинами и детьми на ж.д.колее и на морозе. Кругом – нехоженая тайга и никаких признаков жилья. Прибывший этап должен был спасать себя сам, помощи ждать неоткуда. Опытные мужики расчищали поляны, устраивали из брёвен и лапника «шалаши», разводили костры.
Многие пытались уйти по шпалам в ту сторону, куда ушёл поезд, но вместо станции и главной железной дороги видели всё ту же ветку и таких же горемык, которые обживались кто как мог.
Позднее те места пристанищ высланных этапов стали лесоучастками и лесопунктами: 7, 9, 11, 21, 27, 29, 36, 39, 45 км (Коношеозерье, Вересово, Крутобережный, Валдеево, Норменга, Шенчуга, Подюга). Подробнее об этом можно прочитать в книге С.И.Логинова «Хлеб и соль» (2007 г.). Многие скончались в первый период неразберихи, их хоронили прямо в снегу вдоль всей ветки.
Продолжим о ходе поиска Г.А.Ситникова.
Выяснилось, что после войны живые вернулись кто в Удмуртию, кто на Север. Например, Сергей Васильевич Ситников одно время работал мастером на лесопункте 27 км под Норменгой. Позднее в 1948 г. он был реабилитирован, снят со спецпоселения и отбыл на родину.
Из Центрального госархива Удмуртской Республики сообщили, что в документах архивного фонда исполкома Карсовайского райсовета имеется личное дело Ситникова Василия Викторовича, где в выписке из протокола №38 заседания президиума Карсовайского райисполкома от 4 мая 1930 г. значится: «Слушали: ходатайство гражданина д.Мосены Ситникова Василия Викторовича на неправильное отнесение его к кулацкой группе. Постановили: отнесение в группу кулаков считать правильным».
В личной карточке на выселяемого Ситникова В.В., 1882 года рождения, значатся:
Жена Марфа Николаевна, 1880 г.р.
Сын Иван Васильевич, 1903 г.р.
Сын Андрей Васильевич, 1909 г.р.
Сын Сергей Васильевич, 1912 г.р.
Сын Николай Васильевич, 1914 г.р.
Сын Пётр Васильевич, 1922 г.р.
Дочь Аграфена Васильевна, 1922 г.р.
Сын Алексей Васильевич, 1924 г.р.
В графе «Когда и кто был выселен» значится: «В 1931 г., сам, жена, сыновья, кроме Ивана, и дочь».
В графе «Время возвращения обратно» значится: «В 1932 г. – жена, сын Пётр, Алексей и дочь Аграфена проживают в д.Мосены».
В 1935 году Марфа Николаевна вновь обратилась с ходатайством об исключении семьи из группы кулаков и восстановлении в избирательных правах. Ситников В.В. был отнесена к кулакам в 1929 году по признакам: перепродажа крупного рогатого скота, держал одного постоянного батрака, сезонных работников до 100 поденщин, имел молотильную машину с конным приводом. Участник белой банды. В 1931 г. Ситников со всей семьей был выслан, где сам умер, а остальные члены семьи после его смерти с места выселения самовольно сбежали. Постановили: в ходатайстве Ситниковой отказать.
В заявлении Ситниковой Марфы Николаевны в облиспоком от 20 мая 1936 г. значится: «…из ссылки меня возвратили к прежнему месту жизни, но имущество моё всё продано, живу, где придётся, скота никакого не имею…»

Нередко на запросы приходили формальные отписки: «в списках не значатся». А были примеры и другого свойства. Например, Геннадий Андреевич благодарен начальнику Балезинского РОВД С.Н.Афанасьеву. Были, говоря милицейским языком, проведены мероприятия по установлению местонахождения родственников по линии Ситниковых. Установлено, что в Мосенах никто из них не проживает, а в Карсовае проживал Алексей Васильевич с семьёй, уехавший из Коношеозерья на родину в 1935 году, его дочь живёт в Глазовском районе. И сообщён её адрес. Так отыскалась одна из родственниц, Мария Алексеевна Снегирёва. На просьбу коношанина откликнуться она ответила в 2007 году душевным письмом.
В частности, сообщила, что бабушка Марфа Николаевна до кончины жила в Перми у дочери Аграфены. Рассказала об отце и других родственниках. Отец прожил 73 года, в 90-е годы оба её родителя скончались.
Жила семья Алексея Васильевича с 1961 года в своём доме в селе Карсовай. Дом стоит по-прежнему, а хозяева уже другие. Мосены находятся от села в двух км, несколько лет назад она проезжала летом по деревне и видела старенькие черёмушки, что остались от усадьбы Ситниковых. Мосены – небольшая деревушка, домов 30-40, на пригорке. Старожилы в Мосенах в селе Карсовай хорошо помнят Алексея Васильевича ещё как участника войны, к тому же немало лет он отработал инженером-электриком в совхозе, был уважаемым человеком на производстве и у населения. Будучи пенсионером, являлся председателем совета ветеранов по сельсовету. Много выступал перед молодёжью. А его записей о жизни, о войне хватило бы на целую книгу. К сожалению, записи не сохранились – раньше по молодости не задумывалась об этом, да и не до того было, а теперь – не вернуть утраченное.
В центре села стоит памятник погибшим землякам, там значатся четыре брата Ситниковых. Из живых хорошо помнится Иван Васильевич, жил он в деревне Люк, в 15 км от Карсовая. Давно там не бывала, не знаю, стоит ли их домик. Был дядя Ваня председателем колхоза. Вот что интересно: родители раскулачены и высланы на Север, а сын раскулаченного был выбран председателем колхоза. Его дочери живут в Пермской и Костромской областях, сын Иван жил в городе Глазове, скончался, другой сын, Евгений, совсем далеко – у Каспия. И на самом Урале, в Свердловской области, много было Ситниковых, но года идут, уходят прочь, так и люди уходят. Дмитрия я не знала – погиб на войне, а вот жену его, тётю Полину, знала.
Когда-то давно пришло письмо из западных областей, там поисковая группа нашла медальон на имя Ситникова, имени не помню, но на перезахоронение приглашали моего отца, значит, кто-то из его братьев. Но силы были уже не те, и в дальнюю дорогу он так и не собрался.
Помню, когда была ещё совсем маленькая, с родителями ездили в Пермь, где жила у дочери наша с вами бабушка. А в 1978 году мы ездили в Пермь к племянницам отца, ходили на кладбище, но могилки бабушки не нашли.
Записи отца не уцелели, зато сохранилось много фотографий, есть фото 1937 года из посёлка Крутобережного, это где-то в вашей стороне. Вот фотографии дяди Сергея, тоже из Крутобережного на обороте его рукой надпись: на память Пете, Груне, Алеше, Мите, Ване, Марии. Его сын Женя жил в Ижевске, уже умер. Ещё есть Леня, постараюсь его найти. Жена дяди Сергея Лина жила на ст.Постол под Ижевском. А вот две фотографии бабушки Марфы Николаевны. Вместе с фото приходят и воспоминания о родственниках. Все они часто приезжали к нам, но многих уже нет. Род большой, но людей, как и годы, уже не вернуть.
Сама я работаю в школе воспитателем. Муж Никита не работает – в деревне работать негде, а в колхозе не платят. Трое детей, старший сын работает в Глазове, дочь там же учится, младшая – дома, школьница.
Обещаю, что по сохранившимся адресам напишу всем Ситниковым.
До свидания.
С уважением Мария Алексеевна. Д.Курегово Глазовского района.

Это письмо – ещё одна «ниточка», поиск продолжается… Обращают на себя внимание слова из письма об обилии фотографий. Скорее всего, они стали результатом долгого и упорного поиска Алексея Васильевича Ситникова. Пусть не сохранились записи, зато эти уцелевшие фото – редкое по историческому значению родословное наследство от старших поколений Ситниковых.
Что касается родни, то где только её нет из числа выявленных. Коноша, Подюга, Вологда, Удмуртия, Урал, Каспий… Кстати, наши спортивные «звёзды» из Подюги, чемпионы мира по рэндзю Юля Саврасова и Павел Вершинин, – тоже из рода Ситниковых.

Текст книги рабочий, не окончательный, автор обращается к читателям этой электронной версии с просьбой делать замечания для улучшения книги по содержанию и форме. С.Н.Конин

Общались, дружили, вместе работали…

В коношском краю, оказывается, поныне помнят братьев Ситниковых.
Когда Геннадий Андреевич отправил ходатайство в УВД о его реабилитации как сына спецпереселенца – он родился в 1940 году в спецпосёлке Крутобережный в семье репрессированного А.В.Ситникова, оттуда пришёл отказ, поскольку последние архивные сведения о высланном А.В.Ситникове датированы 1935 годом.
К отрицательным ответам заявителю не привыкать, он сам провёл архивный поиск, нашёл и документы и свидетелей. Те и другие были представлены на суде, где под председательством судьи Т.Н.Калмыковой было рассмотрено гражданское дело по заявлению Г.А.Ситникова об установлении факта нахождения на спецпоселении совместно с отцом. Репрессированные в 1930 году дед и отец впоследствии были реабилитированы. Потому Г.А.Ситников тоже обратился в областное УВД с заявлением о реабилитации.
Суд заслушал заявителя, свидетелей, изучил материалы дела и находит его требования обоснованными и подлежащими удовлетворению.
(Пусть простит меня заявитель, но то судебное заседание прямо заинтриговало – как краеведческая информация. Оказывается, Валдеево и Крутобережный породнились ещё во времена спецпоселения. Женихов в посёлке хватало, и сельские девушки не смотрели, что те – лишенцы и выселенцы, жили с ними в посёлке как супруги, только что официально не расписывались.)
Свидетели – жители валдеевской деревни Ивакинской.
А.М.Ипатова проживала со своей семьёй в деревне и хорошо помнит посёлок Крутобережный (16 км). Её отец работал пожарником и по долгу службы знал спецпереселенцев, к тому же дружил с братьями Ситниковыми – Андреем и Сергеем. Братья нередко бывали у них в гостях в деревне, а вечером уходили, поясняя, что им надо в посёлок на отметку. Знала она и жену Андрея Шутову Елену, к тому же после рождения Геннадия в 1940 году Елена просила её понянчиться с ним. Она знает также, что Андрея Ситникова с семьёй перевели в 1942 году в пос.36 км, оттуда он и ушёл на войну.
Другой свидетель, Леонид Павлович Поздеев, рассказал на суде о спецпосёлке и о том, что лично знал его жителей по совместной работе в лесопункте в 1946-47 гг. А о семье Андрея Ситникова он знал от своей сестры – сестра проживала в одном доме с ними, была в незарегистрированном браке с высланным соседом Ситниковых.
Фактически валдеевцы ещё и во времена комендантского надзора в спецпосёлках общались и дружили с высланными, работали вместе с ними в одном лесопункте, сообща славились как стахановцы. Уместно вспомнить рассказ валдеевской бабушки Климантовой о приезде в довоенные годы в лесопункт кинохроники, снимавшей стахановцев Крутобережного.
Не менее интересна и информация, касающаяся документов. В фондах Валдеевского сельсовета сохранились похозяйственные книги посёлков 16 и 21 км довоенных лет. В книгах №14 и №3 значатся за 1938-39 гг. Ситников А.В., 1909 г.р., лесоруб 21 км, его жена Шутова Е.В., 1918 г.р., домохозяйка, и сын Г.А.Ситников, 1940 г.р.
Бывшая жена Андрея Ситникова, Елена Васильевна, жива по сей день, живёт в Подюге у дочери, Зинаиды Чижовой, в 2008 году ей исполнилось 90 лет. Сама она из Вельского района, в юности приехала в Коношу к сестре в лесозаводской посёлок, да и осталась здесь, устроилась на работу путевым рабочим на «железку». В Коноше познакомилась с Андреем Ситниковым и перебралась к нему в Коношеозерье, оттуда переселились на лесопункт 36 км, там работала почтальоном. В войну разносила письма с фронта, а иной раз приносила и «похоронки», уже в самом конце войны принесла «похоронку» и себе – на погибшего мужа.
К слову сказать, все вельские родственники Геннадия Андреевича по линии матери – долгожители, все доживали до 90 лет и более. О прошлой жизни в спецпосёлках, как и об Андрее, бабушка Лена ничего не рассказывает детям.

Г.А.Ситникова знают вся Коноша и Подюга, да и в других вотчинах он известен. Скажем о нём коротко.
В школу пошёл на 36 км (Подюга). После начальной школы учился в Подюжской средней. По окончании десятилетки немного успел поработать в леспромхозе и был призван в армию. В 1952 году закончил Житомирское военное училище, лейтенант. В общей сложности посвятил ракетным войскам семь лет. После демобилизации работал в Подюге – в леспромхозе, в ГПТУ, председателем рабочкома. С 1974 года он в Коношском РОВД, на пенсию вышел в 1996 году в должности начальника отделения руководства участковыми инспекторами. Майор милиции. Службе в РОВД посвятил более 20 лет, в общей сложности имеет 31 год 9 месяцев выслуги лет.

Текст книги рабочий, не окончательный, автор обращается к читателям этой электронной версии с просьбой делать замечания для улучшения книги по содержанию и форме. С.Н.Конин

Мой комментарий

Многие годы тема спецпереселенцев (врагов народа) была закрытой для печати. А когда об этом свободно заговорили в СМИ, то опять же, не совсем свободно, а в угоду: представить советское прошлое как чёрное пятно в истории России. Но заниматься нам, северянам, кому-то в угоду идеологическими спекуляциями – значит, и себя считать в чём-то виновными. Без вины виноватыми!
Если же взглянуть на ту страницу нашей истории без пристрастий, то можно вспомнить, что по планам первой пятилетки (1928 – 1933 гг.) Север должен был стать валютным цехом страны – за счёт экспорта леса. На лесозаготовки были направлены в обязательном порядке местные крестьяне-колхозники, использовалась и армия. Была агитация по добровольному переселению людей из перенаселённых сельских территорий на Север. Но всё это не решало проблемы с кадрами лесозаготовителей.
Любое историческое событие необходимо рассматривать в свете тех обстоятельств, в которых оно происходило. Надо учитывать конкретное время – с психологией и надобностями людей того времени. Иначе – сознательный обман или невольный самообман. А психология времени была такая: государство – всё, человек – ничто. Да, рабочий был в почёте, но – как класс: как же – гегемон! А отдельный человек – всего лишь винтик, нужный, чтобы государственная машина работала бесперебойно в экстремальных условиях, когда страна была противопоставлена всему миру.
Противопоставленная всему миру страна – это слова из книги А.Малышкина «Люди из захолустья» (1938 г.), повествующей о жизни людей в 1929 году. Каждую страницу этой книги можно цитировать – настолько документально и психологически точно передано в ней время, снова поднявшее Россию на дыбы.
Попробуем осознать хотя бы некоторые обстоятельства той эпохи. Кто пришёл на местах к власти после гражданской войны? Романтики битвы, порождённые эпохой битв. Безграмотные и бесстрашные, бескорыстные и непримиримые. Это они, победители, занимали посты во власти на местах и там командовали – как на фронте, не зная науки управления. И жили если не по законам военного времени, то с фронтовой психологией и с неугасшей жаждой мщения.
Мстить хотелось и было за что. На фронтах они никогда не забывали, что было бы с ними, победи другая сторона – она не знала бы пощады. Вот слова учёного К.А.Тимирязева о не столь уж давних для тех лет и поучительных временах: «Когда по улицам Версаля гнали толпы обезоруженных, связанных коммунаров, чувствительные и, конечно, религиозно воспитанные буржуазки и аристократки своими изящными весенними зонтиками выкалывали глаза этим несчастным».
Гражданская война закончилась, но мятежи в Кронштадте и на Тамбовщине показали, что о победе новой власти говорить рано. Правители Советской России хорошо знали европейскую историю и пуще всего опасались повторения у себя в стране той драматической ситуации в годы Великой французской революции, когда крестьяне-шуаны в Бретани восстали против Конвента в защиту короля, когда крестьяне Вандеи повели вооружённую борьбу против центральной власти, когда из 83 департаментов 60 поднялись против новой власти. В конечном итоге санкюлоты, голодные и разутые, но воодушевлённые революционным порывом, победили на всех фронтах гражданской войны и расчистили путь для создания Империи, но был период, когда судьба Французской Республики висела на волоске...
О том, что судьба Советской России с самого же начала не раз висела на волоске, можно судить, например, по такой фразе в «Записных книжках» А.Блока зимой 1918 года: «Слух: всеобщий мир и оккупация России на 9 лет французами и англичанами для водворения порядка».
Мих.Зощенко, поражавший собратьев-литераторов своей необычайной способностью говорить и писать на удивление смешно, пройдя фронт и борьбу с бандитами, бывало, применял в рассказах о комических бытовых ситуациях фразы в стиле боевых донесений: «Но они непременно рано или поздно сдадут эти свои позиции… Некоторые, впрочем, сдадут после длительных боев… И это даже наплевать, что некоторые из них отошли на другую линию и там, как видите, ведут бой… Мы их и оттуда выкурим… А вот мы сейчас их еще с флангу слегка ударим…»
(«Голубая книга»)
Вдобавок, по глобальным замыслам идеологов, предстояло «выкурить» из крестьянства психологию частного собственника и воспитать нового человека – коллективиста. К тому же слой зажиточных хозяев-собственников – это потенциальная Вандея. Переселением убивали сразу двух зайцев: вырвать этот слой из традиционного крестьянского цикла, допускавшего известную свободу действий, и сделать свободных собственников коллективом подконтрольных пролетариев, лишённых собственности на средства производства. Верили: и вот тогда-то, когда воцарится дух коллективизма, придёт на нашу многострадальную землю царствие небесное.
Та наивная вера, что не сегодня-завтра на всей планете разгорится пожар революций, после чего повсюду на земле воцарится рай земной, не оправдалась. Не понимая причин этого, но веря в свои идеалы, вчерашние герои сабельных походов начинали искать крайнего. И спущенный сверху лозунг о нарастании классовой борьбы падал на благодатную почву. Неукротимая энергия сменялась подозрительностью и насилием: во всём виноваты враги, их надо выявлять и удалять с корнем…
Конечно, первым делом ссылали на Север бывших активных участников белых армий и крестьян-боевиков из регионов, ставших для красной России своей Вандеей – из Украины, Тамбовщины, Верховажья, а также из числа сельских мироедов.
И всё же главный, хоть и не афишируемый, движущий мотив высылки массы людей – экономический. И потому в абсолютном большинстве высланные – не противоборцы и не мироеды, а большие трудовые многодетные семьи из крепких крестьянских хозяйств со всей Великороссии, Малороссии, Белоруссии, Новороссии. На каждый сельсовет приходила своего рода разнарядка с указанием, сколько дворов надо раскулачить. Ответы с мест типа того, что «у нас в деревне кулаков нет и раскулачивать некого», не принимались.
Проблему решали под лозунгом «ликвидации кулачества как класса». То есть кампания по переселению проводилась под идеологическим прикрытием в духе времени. Как через 30 лет на идеологическом фоне – энтузиазме комсомольцев-добровольцев шла столь же скоротечная и глобальная акция по срочному заселению и освоению казахстанской целины – с обязательными разнарядками в райкомах комсомола…
Подлинная же цель принудительной мобилизации трудоспособного населения для насильственного переселения в безлюдные регионы страны, на Север, замалчивалась. В итоге внезапный наплыв людей в глухомань, где не было элементарных условий для проживания, в понятии насильно сорванных с родных мест переселенцев и местного населения воспринимался как акт политической мести. Тем более – людей везли как преступников, под конвоем, и проводилось такое переселение карательным органом – ГПУ.
Если преступники, то должен быть конкретный срок наказания. Но никто никому не обещал, что через какое-то время высланных вернут на родину, хотя в иных решениях местных Советов о высылке указывался срок: выслать на два года. Со временем всем становилось ясно: их привезли на Север не для отбывания наказания, как, например, в соседний «Каргопольлаг», а обживать этот край и добывать стране «зелёное золото».
Жестоким способом велось то великое переселение народов? Безусловно. Но вот простой вопрос: обходится ли сегодня какое-либо государство, в том числе Россия, без кредитов? А в те годы Россия могла рассчитывать только на собственные ресурсы. И невиданные темпы индустриализации, и победа в войне, и освоение целины и космоса давались как энтузиазмом молодых, так и выжиманием всех соков из крестьян разных поколений, особенно старшего.
Историки называют два реальных пути, по которому могла двигаться Советская Россия во враждебном окружении капстран, по-прежнему боявшихся мировой революции, – по пути Сталина или по пути Бухарина. В обоих случаях предстояло решать кардинальную задачу, сформулированную Сталиным в 1931 году: «Мы отстали от капиталистических стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние за десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут».
Во многом трагедию в первоначальный период переселения усугубляла организационная неразбериха. По меркам захолустья, в наши края прибыла небывалая по численности армия высланных. И хотя были строгие постановления на самом высоком уровне о своевременной подготовке к приёму людей, этот внезапный наплыв людей застал врасплох всех на местах.
Та самая структура – ОГПУ, отвечавшая за скорейшую доставку раскулаченных к месту их дислокации, теперь уже несла ответственность за сохранность доставленного населения. Но и она, при всей её военной дисциплине, не смогла предотвратить первоначальный хаос. «Органы» грозили местным властям всяческими карами за «саботаж», но одним нажимом вопрос не решить.
Если проводить параллели, то ситуация со скоротечным и насильственным переселением с массой жертв в чём-то очень схожа с той, которая возникла через десяток лет у немцев в начале войны. Невзирая на доктрину уничтожения русской нации, практичные немцы старались найти полезное применение даровой рабочей силы – советских военнопленных, их использовали на строительстве дорог и восстановительных работах, а в связи с тотальной мобилизацией немцев-мужчин в армию пленные заменили их в промышленности и сельском хозяйстве и даже пополняли гитлеровскую армию. Но в первые месяцы войны миллионы солдат, попавших немцам в плен, застали Германию врасплох – она не была готова принять такое огромное количество людей. Впрочем, и не собиралась принимать, но планы молниеносной войны оказались сорванными, и пленные понадобились… А на первых порах военнопленные умирали многими тысячами – от голода, эпидемий, отсутствия элементарных бытовых условий, непосильного труда.
Итак, переселение было проведено принудительным порядком и под лозунгом борьбы с кулачеством. Но уже через несколько лет этот лозунг был отменён, даже в системе комендантского надзора установка была на лояльное отношение к высланным.
Приведу выдержку из книги коношского краеведа Е.Козьминой «Коношский район в межгубернском культурном ландшафте в конце 20-х – 30-е годы ХХ века» (2005 г.):
«В директивных документах по линии Госплана процесс принудительного переселения именовался спецколонизацией... Северный край стал крупнейшим переселенческим центром СССР... в 1930-1933 годах в Северный край было выслано 62886 семей, в составе которых было 300922 человека…
В Северный край спецпереселенцы начали прибывать с 25 февраля 1930 года по 1500-1800 человек в эшелоне. Станция Коноша стала одним из мест наибольшего скопления бесправных «колонизаторов Севера» – 9356 человек...
Постановление бюро Северного крайкома ВКП9б) от 5 февраля 1930 года «О ликвидации кулачества как класса в Северном крае» предусматривало расселение кулацких семей отдельными, до 100 дворов посёлками, управляемыми специальными комендантами.
В начале 30-х годов по только что выстроенной Вельской ветке выросли посёлки Коношеозерский (или шестой километр Вельской ветки), Окунёво (10-й км), Крутобережный (16-й км), Норменга (29-й км), Кварзанга (45 км). При впадении речки Шенчуга в Подюгу вырос посёлок Шенчуга. По Колфондовской ветке возникли два посёлка: Сосновка (5-й км) и Синцибино (11-й км). По Северной железной дороге на берегу речки Коноша расположился посёлок Овражное, а в десяти километрах от деревни Завандышье – п. Куклово и т.д…
Сводка «О ходе работы по водворению спецпереселенцев в Коношском районе на 10 августа 1930 года» сообщает, что все спецпереселенцы в количестве 2337 семей (7312 человек: 3361 мужчин, 2694 женщин, 3486 нетрудоспособных) к 1 августа были подвезены к постоянному месту жительства и временно расселены в деревнях, расположенных от посёлков в 5-9 километрах, и в лесу, во временных шалашах-бараках. С подготовкой к строительству дело затянулось, т.к. переселенческое управление долго не давало планов типовых построек, а потом оказалось, что план нельзя воплотить в жизнь…
На совещании комендантов спецпосёлков Няндомского района Северного края 3 сентября 1932 года начальник Няндомского районного отделения ОГПУ Киршбаум говорил о том, что хозяйственные организации смотрят на спецпереселенцев как на кулаков и обращаются с ними так же, это политически неверно…
Восстановление в гражданских правах осуществлялось в соответствии с постановлением ЦИК СССР от 27 мая 1934 года, однако права на выезд с мест переселения они не получили, так как уже были включены в систему административно-трудовой армии…».
О роли треста «Мосгортоп» в судьбе высланных на Север надо сказать особо. Коношского района ещё не было, а Няндома показала всю свою беспомощность в организации широкомасштабной и скоротечной акции по расселению на нашей территории массы спецпереселенцев, обеспечению их жильём, продовольствием и предметами первой необходимости, да и далеко она от коношских пределов. Если бы не чрезвычайные оперативные меры треста «Мосгортоп», напрасных жертв среди спецпереселенцев было бы намного больше.
Трест подключил кадры специалистов-строителей Коношского леспромхоза. Столичным эмиссарам были даны широкие полномочия по мобилизации умелых местных плотников. Например, командированный Москвой на строительство спецпосёлков в Подюжском регионе житель Николаевки Пётр Фёдорович Порохин имел в своём распоряжении 16 присланных из столицы инженеров, 16 десятников из местных мужиков, 2500 строителей из числа высланных и 500 лошадей.
Таким же строителем-организатором в составе треста «Мосгортоп» был Николай Александрович Конин, за один летний сезон построивший 100 домов в Сосновке и возводивший другие посёлки в западной стороне от Коноши.
Сотрудники ОГПУ тоже были мобилизованы в строители. Сроки возведения жилья установлены немыслимые: за полтора месяца – 500 домов. Как говорил П.Порохин начальнику «Мосгортопа», даже чтобы сделать 500 спичечных коробков, и то время надо. Но возражения не принимались, а за невыполнение – под трибунал.
Высланных, ютившихся в шалашах, промокших и продрогших, подгонять не надо было, они и сами торопились возвести тёплое жильё. Да и за работу Порохин платил им хорошо.
Затем строились пекарни, бани, школы, больницы, клубы… Посёлки обживались и уже имели свои преимущества перед соседними деревнями коренных северян.

Текст книги рабочий, не окончательный, автор обращается к читателям этой электронной версии с просьбой делать замечания для улучшения книги по содержанию и форме. С.Н.Конин

Из махновской столицы – на Север

Былое и думы

Напрашивается такое сопоставление.
80-е годы. Помню, как рассказывал А.Н.Чирков о времени ссылки и участи лишенцев – обычно скупо, без живых подробностей, а о своём отце, зав. магазином в системе ОРСа – вообще ничего. Даже когда можно было рассказывать. Не то чтобы застарелый страх сидел в печёнках, но «не рекомендовалось», поскольку вносило диссонанс в идеологический постулат: создана новая историческая общность людей – советский народ, то есть народ-единомышленник. И старые раны бередить – вроде как вносить элементы противостояния в эту новую историческую общность. Аркадий Николаевич, на себе испытавший это самое противостояние, был всей душой за единство нации.
90-е годы. О «новой исторической общности» новые идеологи дружно забыли. Тема о репрессиях и противопоставления одних другим оказалась в числе самых модных. Тем не менее, Ксения Ивановна Сырямкина в своём напутственном слове коношанам из Новокамска в 1999 году ни слова не сказала о тяжкой судьбе спецпоселенца.
Почему на это обращаю внимание?
На начало нынешнего, XXI века эпопея спецпереселения оставалась на памяти уже второго и третьего поколения высланных – детей и внуков спецпереселенцев. Иными словами, свидетельство живой памяти как источник исторических знаний о той эпопее – это память детей, воспоминания детства. Общеизвестный пример – воспоминания С.И.Логинова, прибывшего в Шенчугу в детские годы. И сравнения проводились этими поколениями не с той эпохой, в которой жили их предки-родичи, оказавшиеся на Севере уже в зрелые годы, а со своим благополучным временем, и, конечно, в таком сравнении детство осталось в памяти как кошмар, за который нет прощения его виновникам.
А Ксения Ивановна Сырямкина (Горпинич) была уже взрослым человеком, когда со своей семьёй оказалась на Севере. Уж ей-то, казалось бы, есть что рассказать и есть кого поимённо проклинать. Но как раз от неё я не услышал проклятий, а уловил живое понимание той далёкой эпохи. Она, уже в силу своего возраста, имела своё понятие о прошлом. И в памяти её поколения живы были не только лишения, пережитые на родине в годы войн и революций. А свежа была ещё и страшная память о волнах переселенцев за Урал и в Сибирь, уже потому хотя бы, что по своим масштабам те акции переселения намного превосходили спецпереселение в годы коллективизации.
Думаю, будет уместным напомнить о той далёкой странице отечественной истории – о переселении массы крестьян из губерний, задыхавшихся от малоземелья, особенно из Украины, в Сибирь в. конце XIX и начале ХХ веков.
Писатель Н.Телешов, совершивший в 1894 году путешествие в Сибирь, в книге воспоминаний «Записки писателя» (М., 1953 г.) рассказывает о своих впечатлениях в Тюмени, о том, как он увидел на огромном поле множество низеньких палаток из груды тряпок на шестах, здесь обитало более двадцати тысяч человек, неделями и месяцами ожидавших отправки дальше… «Проходя по этому бесконечному полю, между рядами шалашей и тряпок, я встречал одни и те же картины общей нужды, общего горя и великого народного терпения». «Вот убитая горем мать держит на коленях только что умершего ребенка…». «Преимущественно это были крестьяне из украинских губерний.., здесь же толпились и «расейские» бородатые мужики…» «Умирает здесь множество народа, и фраза переселенца, что они здесь «проедаются да детей хоронят» – сущая правда.». А взять рассказ писателя о перевозках переселенцев в товарных вагонах… Можно долго цитировать, а краткая суть в этих словах: «За Уралом я увидел страшную жизнь наших переселенцев, невероятные невзгоды и тяготы народной, мужицкой жизни…».
Переселение тех лет обернулось для огромного числа людей немыслимыми бедствиями, хотя это были не каторжники, не ссыльные, не репрессированные и переселение проводилось царским правительством в благих целях.
А вот какова оценка историками переселенческой политики в годы Столыпинской реформы: в 1908 – 1909 гг. за Урал двинулась огромная масса крестьян – 1,3 млн. Большинство их там ожидали, начиная с переезда в знаменитых «столыпинских» вагонах и кончая прибытием на место, полное разорение, смерти, болезни, неслыханные мучения и издевательства чиновников. Главным итогом стало массовое возвращение на родину, но уже без денег и надежд, ибо прежнее хозяйство было продано…
Конечно, живы были в памяти поколения Ксении Ивановны и повсеместная разруха и гибель людей в годы мировой и гражданской войн. А бандитизм достиг такого размаха, что у самого главы государства Ленина в Москве, когда он ехал в Сокольники, бандиты на улице отобрали машину. К тому же в районе Гуляй Поля, где жили Горпиничи, ещё и после гражданской войны гремели выстрелы, стучали копыта коней и колёса пулемётных тачанок. А тут ещё страшный голод в 20-е годы. Одним словом, жизнь в те времена хоть военного человека, хоть мирного обывателя не стоила ни гроша, как тогда говорили.
И когда Горпиничи попали на Север, они не увидели в этом особой трагедии – их поколение было привычно к лишениям и смертям. Драма была скорее психологической: их, степных жителей, привезли в другую, неведомую, жуткую «страну, где живут одни дикари». Эта драма сродни той, которую испытывали новобранцы, ничего кроме своей деревни не видевшие и доставленные в теплушках куда-нибудь в татарский район степного Крыма или в горы Киргизии…
И прощаясь с Коношей в 1999 году, итожа свою жизнь, Ксения Ивановна не проклинала судьбу за 30-е годы, а писала о другом:
«В 1935 году я была направлена на работу заведующей клубом большого многонационального посёлка Норменга (29 км Вельской ветки), в котором проживали русские, украинцы, белорусы, татары, чуваши, мордвины и другие. Жители были очень сплочённые, дружные, работоспособные. Работали по заготовке леса. На лесопункте были бригады стахановского движения Гузиенко, Журенкова.
Особую активность проявляла молодёжь, днём она работала в лесу, а вечерами собиралась в клубе – на репетиции художественной самодеятельности для культурного обслуживания лесорубов и жителей посёлка.
Активную работу проявляли учителя Норменгской семилетней школы по ликвидации неграмотности и малограмотности среди жителей посёлка.
Когда большинство мужчин были мобилизованы на фронт, тяжесть мужской работы легла на плечи женщин – заготовка и погрузка леса, а вечерами собирались в читальном зале клуба – вязали тёплые носки, рукавицы, шили кисеты для табака, готовили посылки и отправляли на фронт.
За свою работу в годы войны я была отмечена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».
Ушла на заслуженный отдых в 1966 году из Коношской средней школы, где работала учителем по домоводству и воспитателем интерната…
Оставила я свою любимую Коношу после того, как случилось несчастье – сломала ногу, пришлось уехать к дочери. В Нижнекамске мне понравилось, здесь тепло, всё растёт – овощи, фрукты… Город очень чистый.
Дорогие женщины Коноши и района! Любите цветы, выращивайте их, украшайте наш любимый посёлок. Будьте счастливы, здоровья всем вам в новом 2000 году…»

Не раз слышал на своём веку от старожилов-спецпереселенцев: оно и к лучшему, что на Север попали. Когда после войны вернулись на родину, там никого и ничего не уцелело, одно пепелище… Таковы впечатления бывших высланных о родине их предков в годы после Отечественной войны. А после давней войны – гражданской, как было? Рассказ об этом довелось услышать только от Ксении Ивановны. Тот хутор, откуда она родом, как раз и оказался в самом эпицентре гражданской войны.
Ксения Ивановна из семьи Горпинич, 1911 года рождения, родом Днепропетровской обл., Покровского р-на, в детстве была непоседой и уже с ранних лет старалась быть в курсе происходящих событий. В общем, на своём хуторе Ксения не сидела. Развитая не по годам, в школу в село Покровское пошла в шесть лет, в 1917 году. Всего насмотрелась. Рассказывала:
– Школа мне запомнилась больше всего тем, что всем классом вставали на утреннюю молитву, а за окнами школы – шум, крики, команды, а то и стрельба.
А вся та жизнь запомнилась как годы массового бандитизма и беспредела. С 1917 по 1922 годы во всей округе – полное безвластие. Хутор – в 25 километрах от Гуляй Поля, центра махновской вольницы. Сама видела: верёвку на шею и за тачанкой через весь хутор на всём скаку… И кто только не бывал здесь...
Конечно, ребёнком она не очень понимала, кто в очередной раз наведался на хутор или же промаршировал, проскакал мимо. А уже будучи взрослой смотрела фильмы о гражданской войне, и казалось: в них – словно о тех событиях на её Днепропетровщине.
Зная историю, нетрудно себе представить картину:
Вот промаршировала колонна в касках с шишаками, лающие команды, короткие сапоги, широкие штыки, грохочут деревянные колёса орудий… Германцы.
На санях по грязному снегу проскользнул отряд с винтовками и красными лентами на папахах – партизаны.
Вот полковник в бричке со свитой всадников – необъятные шаровары, запорожские усы, папахи… Петлюровский полк.
Идут матросы с чёрным флагом. «Анархия – мать порядка»
Промчался эскадрон, сверкнули клинки… Красные.
Золотые погоны, кокарды, отважные лица – деникинцы-добровольцы. Скоротечный бой. После него – строгий приказ всем хуторянам явиться на майдан. На площади – толпа пленных красноармейцев.
– Ваше благородие, а с этими что делать?
– Главарей вздёрнуть, и так будет со всеми бунтовщиками. А остальной сброд отправить в обоз, нашить погоны, нам солдаты нужны…
Снова бой. Снова на майдане толпа пленных, похоже, те же самые, но уже без погон – были они красные, потом белые, теперь снова красные…
– Командир, а с офицерьём что делать?
– В расход их. Хватит, попили нашей кровушки…
На рысях кавалерийская сотня – чубы, фуражки заломлены набок, лампасы… Казаки.
Налетели махновцы. Белых – к стенке, пусть все видят: мы – народная армия. Красных – в колодец, там не сразу обнаружат, мы с ними вроде как союзники…
А то и просто толпы сельских мужиков с винтовками и пустыми мешками – в город, поживиться на погромах. Город потом припомнит хуторянам: эшелонами погонит на Север…
То и дело – ружейная и пулемётная стрельба, оседланные кони, потерявшие всадников, наспех вырытые окопы. Ночные привалы неведомо чьих войск, костры, пирамиды винтовок, песни – казачьи, солдатские, малороссийские, великорусские
Снова белогвардейские цепи – врангелевцы торжествуют победу. Но уже вскоре хлынули белые обратно вперемежку с беженцами – в Крым и дальше – за море.

Теперь о «коношском периоде» её жизни.
Ксении Горпинич было 19 лет, когда всю их многочисленную семью, 11 человек, 13 марта 1930 года привезли на Север. Высадили в Коноше. Она – в сапожках, а на Севере в марте ещё зима. Для жилья устраивали подобие деревенской риги – на пеньках устанавливали некое укрытие с нарами в три яруса на 200 человек, с глинобитными печами. По утрам поднимались не все, покойников хоронили прямо в снегу.
Когда была построена баня, Ксения с сестрой устроились на работу в баню. Затем работала на только что построенном Коношском лесозаводе, но на завод приняли без разрешения коменданта, и комендант потребовал уволить её оттуда.
До того как попасть из Коноши в подюжские края, семья Горпинич в команде высланных была отправлена в Лухтонгу, оттуда на Круглицу.
«Зоны» там ещё не было, ранее в Круглице был посёлок, но о него уже почти ничего не осталось. Сами строили бараки, школу.
Посёлок Островное тоже ими поставлен. Брат Ксении Григорий, 1922 года рождения, учился в школе как раз там, на Островном, участник Великой Отечественной войны, был ранен, после войны поселился в Донецке.
Как видим, до заключённых «Каргопольлага» эта сторона обживалась высланными.
В Лухтонге Ксения была пильщиком – на нижнем складе распиливала баланы для отправки по железной дороге. Норма – воз баланов распилить за день.
Отношение высланных украинцев к местным деревенским русским в ту пору было далёким от дружелюбного. Давняя национальная рознь, подогретая противостоянием в махновские времена, расцвела махровым цветом. Местным путникам, проезжавшим из Ротковца в Коношу, не стало проходу от подростков, забрасывающих «кацапов-москалей» камнями.
С передислокацией «Каргопольлага» из Каргополя в Ерцево высланных направляли оттуда кого куда, в основном осваивать и обживать район Волошской и Вельской ветки. И следующий этап в судьбе семей этой команды – возводили посёлки по Вельской ветке: 6 км, 10, 21, 30 км, строили Шенчугу.
В 1932 году Горпиничи оказались в спецпосёлке Норменга, дома для жилья там уже были поставлены.
Сначала Норменга подчинялась лесопункту 10 км (Вересово), потом перешла в подчинение Подюжскому леспромхозу.
Работала Ксения в лесу бригадиром на лесопункте Вересово. В бригаде – одни женщины. Все в косынках и лаптях с шерстяными носками – так удобнее работать.
А с 1935 по 1946 гг. – работа в клубе. С концертами и спектаклями часто выезжали по лесопунктам и на мастерский участок Щепка у Валдеево, ездили и в Коношу на смотры. Большим успехом пользовался шумовой оркестр Норменгского клуба. Оркестром руководил Сенкевич из высланных, потом он уехал. Лесорубы прямо из лесу шли в клуб репетировать, учителя тоже постоянно в клубе, не кичились образованием.
Нина Яковлевна Завьялова, памятная в Коноше многим учитель-ветеран, в то время была в Норменге учительницей географии, вела большую общественную работу по ликбезу. Взрослых неграмотных было очень много, особенно среди белорусов. Ксении тоже приходилось заниматься преподавательской работой по ликбезу. Кино показывали от кинопередвижки, ручку кинопроектора крутили сами зрители.
Николай Курышев, тоже из высланных, был женат на Рыбкиной (тётке памятного коношанам Гриши Горбенко), удивительно красивая женщина. Жили они на 6 км. Курышев руководил сводным хором Вересова и Норменги.
Спорт в Норменге был развит настолько, что со всех посёлков Вельской ветки, в том числе из Вересова, на соревнования отправлялись не в Коношу, а в Норменгу. Заводилами в спорте были Александр Михайлович Мороз и его брат Николай. Оба ушли на фронт, Александр после тяжёлого ранения стал на многие годы учителем в Коноше, а Николай погиб на войне.
Из самодеятельности особенно запомнились татары – очень музыкальны и голоса замечательные. Во время войны о концертах в Норменге не забывали – ходили в госпиталь на 2 км (Печёрский посёлок). И не только с концертами, среди раненых проводили большую и разнообразную работу.
Не всё у Ксении Ивановны проходило гладко.
Как-то после просмотра спектакля уполномоченный «Обллита» Оляшев напустился с бранью: «Артист зелёный лук жуёт – это, что, намёк, людям есть больше нечего? Это у вас явный вызов нашей пролетарской власти!». В общем, усмотрел «политику» в том злополучном эпизоде с луком. Впрочем, «оргвыводов», за которыми вполне могли быть карательные меры, не последовало. Ксения Ивановна растолковала чересчур бдительному уполномоченному мизансцену, видно, он и сам понял, что его бдительность может показаться глупостью в глазах серьёзных людей, в общем, не дал «делу» ход.
В другой раз комендант вызвал – предложил написать донос на немку. Писать не стала. Зло затаил, высадил с поезда, когда поехала, не отпросившись, к сыну-инвалиду.
В военные годы фактически не осталось мужчин, приходилось в посёлке и лесопункте, помимо клубной и просветительской работы, заниматься всем на свете, в том числе вести и профсоюзную работу. И похоронки разносить – «Ксения Ивановна, вам нести, больше некому». Когда разносила по адресам, скорее выскакивала из дома, чтобы не слышать жутких причитаний жён и матерей по убитому мужу и сыну. А когда у самой у неё погиб, в последних числах сорок четвёртого, в Венгрии брат, лейтенант Иван Горпинич, неделю не поворачивался язык сказать об этом матери… Когда в 1942 году пришло сообщение о выброске диверсантов, девушки участвовали в патрулировании в посёлке и дежурили на дорогах по два человека.
В 1939 году Ксения познакомилась с Тихоном Сырямкиным. А жил он в Коноше, и вот, по выходным ходил пешком или добирался на товарнике до Норменги. Обратно в Коношу шёл пешком по шпалам, а если был попутный товарный поезд, то на подъёме, когда поезд замедлял ход, Тихон заскакивал на тормозную площадку вагона. И так не год и не два, а семь лет! В Коношу из Норменги Ксения смогла переселиться лишь в 1946 году.

Текст книги рабочий, не окончательный, автор обращается к читателям этой электронной версии с просьбой делать замечания для улучшения книги по содержанию и форме. С.Н.Конин

Первые цветоводы

В 1946 году Ксения Ивановна вместе с Граней Тюкачевой принимала районную библиотеку. А когда привезла из санатория ребёнка-инвалида, с работой пришлось расстаться. Но времени даром не теряла, в детдоме на 6 км поучилась шитью, и в дальнейшем в Коношской средней школе стала вести домоводство, в этом деле была первопроходцем.
Выйдя на пенсию, ещё семь лет работала санитарочкой в медпункте вагонного депо у фельдшера В.М.Капина. (Василий Михайлович поныне памятен старожилам как завзятый театрал, один из зачинателей Коношского народного театра.)
Ксения Ивановна была довольна работой в медпункте – по-прежнему в общении с людьми, да и квартира рядом. Скромная должность санитарки не мешала ей проводить работу по благоустройству на широкую ногу – организовывала вагонников, единомышленников на воскресники. В годы, когда начальником ВЧД был Самотуга, у конторы леспромхоза выросла аллея из акаций, которую коношане окрестили «Сырямкиной аллеей». Да и после ухода на заслуженный отдых не стала домоседом – постоянно на людях и с людьми, была как бы эпицентром той активности коношанок, которая позднее организационно оформилась в деятельность женского клуба «Северянка» при С.И.Ерёминой и была продолжена при Н.А.Горюшкиной и М.Ф.Ершовой.
Но Почётным жителем Коноши К.И.Сырямкина названа не за успехи в труде и не за ту многолетнюю общественную деятельность, когда человек становится везде полезным, всем нужным и на слуху у всех. А за её вклад в красоту и за ту душевную радость, которая зовётся цветоводством. И это закономерно, что в числе первых «почётных», наряду с производственником, учителем, врачом, была названа и цветовод Сырямкина.
Нет смысла сравнивать её, как цветовода, с сегодняшними участниками районных выставок цветов и плодов. Со времён Сырямкиной много воды утекло, нынешнее поколение цветоводов ушло далеко вперёд. Да и среди первых цветоводов, по мнению В.А.Богачевой и других цветоводов, К.И.Сырямкина уступала другой подюжанке – А.И.Костомаровой и коношанке-учительнице Анне Андреевне Смирновой.
Заслуга Ксении Ивановны в другом. Она создавала вокруг себя ауру всеобщего увлечения цветами, тормошила, воодушевляла, собирала коношанок для общения и обмена опытом.
Если озеленение улиц можно было успешно проводить за счёт массовости, то цветоводство – призвание увлечённых, их тоже надо растить. Первого секретаря райкома КПСС Б.А.Зарубина по праву называют преобразователем Коноши. Своего рода преобразователем стала и К.И.Сырямкина. Вся эта работа «за кадром» в один прекрасный день обернулась появлением целой плеяды таких вот увлечённых цветоводов и цветы из экзотической редкости для грязной болотной Коноши превратились в необходимый и привычный компонент улиц и дворов посёлка.
В 1977 году я наведался к Сырямкиным – хотел выяснить, почему у меня в палисаднике плохо растёт яблоня. По садоводству главным авторитетом в то время был Тихон Фёдорович. А Ксения Ивановна всё пыталась увлечь меня разведением цветов. Я отговаривался: какие сейчас цветы? Уже осень.
Она прямо воспрянула вся:
– Да ведь осенью и надо их садить. Посадочные материалы таковы: тюльпан – луковица, пион – черенок, роза – корешок. Их как раз и садят осенью.
– И для этого надо устраивать такую вот роскошную оранжерею, как у вас?
– Ничего подобного. В нашей оранжерее тюльпан не растёт – там слишком тепло. Цветок неприхотлив, зато как красив! Садят луковицу на глубину 12 сантиметров, до морозов она успеет дать ростки. На зиму укрыть еловыми ветками – просто и надёжно. Пион требует побольше времени. Его садят делением кустов и после этого он растёт много лет без пересадки…

Продолжим наш рассказ о первых цветоводах. Иных, как и К.И.Сырямкиной, уже нет на сегодняшний день (2010 год), но они оставили свой добрый след в самых различных сферах жизни Коноши, в том числе памятны как пионеры цветоводства в райцентре.
Это учительница Коношской семилетней и Лесозаводской школ Романова Лидия Александровна, чьё усердие в разведении цветов на пришкольных участках расходилось широкими кругами среди населения. Это учителя-ветераны Коротких Елизавета Феодосьевна, Денисова Ольга Анатольевна, Жигоцкая Нина Фёдоровна, Чеплагина Зинаида Ивановна, Ершова Мария Феодосьевна, Егорова Галина Васильевна.
Это бывшие редактор районки Ерёмина Серафима Ивановна и зав. отделом культуры Горюшкина Нина Алексеевна, работник детсада Кропачева Серафима Салимовна, бессменный зав.детсадиком в 60-80-е годы Михеева Татьяна Васильевна, работник культуры Друговская Татьяна Арсентьевна, Копытова Анна Михайловна, многодетная Прокушина Нина Васильевна, швея Гудимова Ангелина Фёдоровна, медик Ганина Вера Дмитриевна…
Галина Васильевна Егорова ныне считается как недавняя участница, а на самом деле она просто давно не участвовала в выставках, но когда-то начинала как раз вместе с Сырямкиной и Богачевой, до сих пор хранит с тех времён вручённый ей, как призёру, подарок.
Сначала несли на выставку у кого что есть, пока этого «что есть» было немного. Это сейчас всевозможных семян и рассады, как и изданий по цветоводству, в продаже – бери не хочу, а раньше количество клумб и число цветоводов в Коноше полностью зависело от энтузиазма первых подвижников, которые опекали новичков-последователей и делились с ними, обменивались семенами. На районных выставках цветов на первых порах большого разнообразия в сортах не было, букеты отличались в основном количеством в них цветов, участники соревновались прежде всего в фантазии, декоративном своеобразии, необычном названии букетов. Особенно горазда на выдумку была Ангелина Гудимова, её выставочная комбинация «На солнечной поляночке» поныне памятна ветеранам.
Сенсацией были общеизвестные цветы, но нескольких сортов. Даже из числа ныне общеизвестных – гладиолусы и флоксы – были экзотической редкостью, как бы элитой.
Всё ширились ряды цветоводов, и они уже соревновались между собою иначе: кто удивит всех редким сортом, необычной «изюминкой» самого букета.
Пашкова Светлана настолько поразила всех своим невиданным «амарантом» во всю стену, что получила особый приз от Сергея Серова – фотоаппарат. Каждый год приносит новые диковинки. Физалис, паслен чёрный, целлозия гребенчатая, пёрышки, майва, петуния, гортензия, львиный зев, цинния, декоративный подсолнух…
Активными участниками выставок стали детсадики с «Теремком» во главе. Приз «Теремку» от С.Серова – газонокосилка – ещё одна примета «цветочного» преображения Коноши: вряд ли ещё в каком-нибудь районе участники выставки получали такой приз.
Немалую лепту в преображение облика посёлка, в благоустройство территории вносит Коношская церковь Серафима Саровского с её батюшкой и прихожанами, а также Надежда Новосёлова из коммунальной службы.
Уже более десятка лет в числе организаторов этого женского движения – Т.П.Ильинцева (Романова), при ней традиционные выставки цветов как бы обрели второе дыхание в новом импульсе: к цветам добавились в число любопытных экспонатов и огородные плоды. Все эти годы энтузиасты-огородники стараются перещеголять друг друга диковинками, доселе невиданными или же требующими больших трудов, умения и терпения. Уже не один сезон нет равных Решитовой Ираиде Никитичне в выращивании огородных и садовых редкостей, лечебных трав и корешков вплоть до женьшеня. Рачко Василий удивил всех двухпудовой тыквой на бархатной подушечке. Аристова Мария произвела фурор черникой «форте»…
Например, выставка цветов и плодов-99:
Пичугина Лидия одна из первых совместила приятное с полезным: фантазию и красоту букетов и вкус отменных садовых ягод, к тому же у неё шиповник-рекордсмен. Ганина Вера Дмитриевна – сухоцвет, балконные помидоры, впервые амарат. Прокушина Нина Васильевна – тыква 16 кг, причудливой формы турнепс. Чеплагина Зинаида Ивановна – лекарственные травы. Кропачева Серафима Салимовна – редкостная цветная капуста. Шабалдины Нина и Галина Михайловна – удивительные бобы и горчица листовая, физалис. Рачко Василий Романович – огромный кочан капусты и такая же тыква. Тришина Лидия Авенировна – морковь 25 см, королевский тахис, бархатцы, брюква. Отюнина Нина Семёновна – прекрасные георгины. Михеева Татьяна Васильевна – яблочки, ландыши. Кротова Анна Ивановна – тахис. Злобина Александра Алексеевна – грибочки, свёкла, морковь… Жигоцкая Нина Фёдоровна – кабачок-рекордист, внушительных размеров перец сладкий, красный. Милютина Варвара Фёдоровна – свёкла-рекордист. Коротких Елизавета Феодосьевна – красная сморода глаз не оторвать…
По итогам очередной выставки ведётся своего рода Книга рекордов Гиннеса с указанием автора экспоната, веса, размера и сорта плода или растения, есть рекордные экземпляры, не превзойдённые за пять и более лет. Книга – ещё одна «изюминка» Коноши. Победителям очередной выставки вручаются, помимо призов, садовые перчатки, у иных призёров накопилось до 20 пар таких перчаток. Это тоже традиция, присущая только Коноше.
Прибывшая в Коношу с мужем-военным Н.С.Мищенко запомнилась коношанам-цветоводам обилием незабудок, цветами голубого и красного льна и энергией энтузиаста – она дала новый импульс в популяризации цветоводства среди уличных дворов. Покорила всех бескорыстная, искренняя преданность цветоводству, увлечённость и щедрость души Надежды Семёновны.
А какие удивительные цветы привозила Надежда Мищенко из своей родной Белоруссии! Другие везут вещи, наряды из городских магазинов, а она – цветы. Заботливо упакует, чтобы выдержали нежные создания дальнюю дорогу. Ярко-оранжевая купальница декоративная, колокольчик персиколистный, лобелия разноцветная, «солнышко»… Однажды привезла гигантскую виолу, это «анютины глазки» ярко-кирпичного цвета, очень крупные. Привозила не менее двадцати сортов фиалок…
Летом Н.С.Мищенко непременно уезжала в отпуск на свою родину и ухаживать за комнатными и балконными цветами просила опытного цветовода – М.Ф.Ершову. Мария Феодосьевна поражалась: в квартире повсюду – на столах, на подоконниках, на балконах, подвешенные, на подставках – 92 горшка с цветами! Чтобы полить такое цветочное изобилие, надо много воды, а поливать сразу из-под крана нельзя, так Мария Феодосьевна отстаивала воду для полива целыми вёдрами. Земельного участка у Мищенко не было, а она умудрялась, помимо моря цветов, выращивать на балконе ещё и помидоры. Там же выращивала кусты роз.
Ветераны-цветоводы, прежде всего Мария Феодосьевна, помнят о Надежде Семёновне и не дают угаснуть памяти о ней в Коноше – каждый год отмечают годовщину её кончины…
Не все цветоводы – непременные участники районных выставок. Например, Н.Г.Шемякина (Васильева) участвовала где-то раза два-три, не больше, но без цветов себя просто не мыслит. Как она признавалась знакомым, цветы – на втором месте в её жизни (на первом месте семья), и ни с чем не сравнить ту красоту, которую они приносят в жизнь.
У каждого – свои кумиры. Надежде Шемякиной больше всего запомнились два цветовода. Учительница А.А.Смирнова приобщила её, тогда ещё совсем молодую Надю Васильеву, к этой красоте. Когда увидела астры нежно-розового цвета, выращенные на пришкольном участке Анной Андреевной, лишилась покоя, видела эти астры во сне. С тех пор она «заболела» цветами. Вторым цветоводом она называет Надежду Мищенко.
Ни разу не участвовала в выставках Светлана Константиновна Козицына (Колесова), живущая в двухэтажном каменном доме за больницей, недалеко от К.Н.Чулковой. Тем не менее, вот уже много лет благоухает и переливается всеми цветами цветочной радуги не только весь двор у дома, а и сам дом – его стены там, где квартира Козицыных. Большое искусство, настоящий талант цветовода во всей этой красоте, кто ни идёт мимо, особенно если это прохожий, понимающий толк в цветах и в их выращивании, обязательно остановится, залюбуется в сезон цветения. А этот сезон у Светланы не прерывается ни на день с весны до поздней осени: отцветают одни – распускаются другие, все в свой срок, каждый посажен с любовью и со знанием дела…
Каждый сезон приносит новую моду. Нынешнее поветрие в Коноше среди молодых цветоводов – выращивать расторопшу, валерьяну, уличные цветы в горшочках и дворовых вазах. Например, георгины низкорослые боятся даже слабых заморозков и на клумбе далеко не всегда продержатся до 1 сентября для внуков в школу, если их не укрывать, не утеплять, а в горшочках в любой момент их можно убрать от холода. Хороши в горшочках и вазах петуния, настурция, «весёлые ребята»… И снова в моде астры, пионы, розы…

Текст книги рабочий, не окончательный, автор обращается к читателям этой электронной версии с просьбой делать замечания для улучшения книги по содержанию и форме. С.Н.Конин

Чудо-пионы

Наши редакционные компьютерщики (с сентября 2010 года не числюсь в редакции, а по привычке всё ещё «наши») «выудили» из Интернета серию откликов на газетные публикации в «Коношском курьере». В абсолютном большинстве отклики хвалебные, есть два с брюзжанием, а один – резко недовольный: «Да у меня на такие собака гадит!!! Больше писать не о чем???». Тот недовольный отклик – на заметку «Чудо-пионы вызывают восхищение».
Заметка о пионах – моя. Вернее, не заметка даже, а расширенная подпись к снимку, а снимок сделан по убедительной просьбе одного из знатоков-цветоводов – Марии Викторовны Аристовой, восхищённой пионами.
Обычная газетная публикация, я о ней забыл сразу же. Но отклик побудил вспомнить. И правильно сделал, что вспомнил, – Ольга Андреевна Лебедева заслуживает самых добрых слов о ней самой и о её увлечении. Дословно ту заметку не повторяю, добавил личные мотивы – ностальгические. Итак.

Кто ни идёт мимо – всяк залюбуется. Даже не очень сведущие в цветоводстве оборачиваются в сторону дачи Лебедевых. У дачи, на самом виду – усыпанный большими цветками куст. А знатоки при виде такого великолепия по-доброму завидуют Ольге Андреевне.
Ещё бы... Пионами, этими пышными цветами с нежным запахом, нынче не удивишь заядлых цветоводов, многие выращивают их у себя в палисадниках. Они сегодня – украшение любой клумбы и букета. Но обычно на кусте бывает лишь несколько распустившихся цветков. А у Ольги Андреевны на двух кустах их больше сотни сразу. Феномен!
Понятно, что большое умение и терпение требуется, чтобы вырастить такой редкий экземпляр. Того и другого хозяйке клумбы не занимать, к выращиванию цветов, садовых и комнатных, она пристрастилась ещё в ту пору, когда жила на Волошке. В те времена волошские цветоводы выращивали море цветов, ещё и Коношу ими одаривали.
В годы моей жизни на Волошке там был книжный магазин, куда я частенько наведывался, а Ольга Андреевна как раз работала в том магазине, и мы постоянно общались, дружили. Даже по клюкву она меня однажды взяла, ведь я не знал тамошних ягодных мест, а она знала их как свои пять пальцев. Интересная, умная, честная женщина.
А как цветовода я узнал её лишь много лет спустя, в Коноше. Уже давно она коношанка. Но так и остаётся в безвестности как цветовод – в районных выставках цветов и плодов почему-то не участвует, да и букеты на продажу на 1 сентября, на свадьбы и т.д. не поставляет. Цветы для неё – и полезный для здоровья труд, работа рукам, и ещё – незаменимая душевная отрада.
Как и абсолютное большинство пенсионеров, живущих на одну пенсию, Ольга Андреевна старается обходиться своими овощами, потому выращивает на своём земельном участке достаточно картошки и прочего к столу. Вкладывает во всё это много труда, и ей, конечно, небезразличен результат – хочется, чтобы непогода, болезни или вредители не доставляли неприятностей насчёт урожая. Но вот, как-то случились ночные заморозки. У людей переполох: а ну как картошку, кабачки прихватит? А Ольга Андреевна так выразилась в сердцах по поводу заморозков: «Да чёрт с ней, с картошкой, а цветы – жалко!»
С годами это увлечение – разведение цветов – не ослабевает, становится ещё прочнее, стало потребностью и всё больше приносит радости. И этой радостью Ольга Андреевна щедро делится с людьми – одаривает великолепными букетами своих друзей, знакомых, а их у неё немало…

Текст книги рабочий, не окончательный, автор обращается к читателям этой электронной версии с просьбой делать замечания для улучшения книги по содержанию и форме. С.Н.Конин

«Перебытнее, да не забытнее»

Анна Селивёрстовна Гашева (Головач)

По церковным святцам, христианское имя – Селивестр, но в народном обиходе имя несколько переиначено: Селиверст. Так же и в паспорте значится: Селивёрстовна, потому будем придерживаться народного варианта.
Из хроники ссылки.
Семья Головач – родители Селивёрст Иванович и Франя Феофиловна, а с ними двое маленьких детей, Мария и Аня, – была раскулачена и в 1935 году выслана из Белоруссии в посёлок Коношеозерский, вернее, раньше, во времена трудпосёлка он назывался лесопункт 6-й км. Почтовый адрес семьи Головач был такой: 6-й км Вельской ветки, 1-я улица. В посёлке имелось пять улиц, все под номерами.
Старшей Марусе было в ту пору семь лет, Ане – пять. Что можно помнить с тех лет? Но в разговорах с родственниками Анна утверждала: всё помнит – высылку, родную деревню… Дядя Василий это запомнил, и когда, будучи уже взрослой, Анна наведалась в Белоруссию, на свою малую родину, на подходе к деревне дядя пропустил её вперед, мол, хвасталась – всё помнишь, вот сейчас и увидим твоё бахвальство. Каково же было его изумление, когда племянница начала показывать:
– Вот тут стояла грибоварня, а там жгли костры, вот дуб, под которым мы играли в прятки, а здесь мы с Маней прятались от бабушки, а вон там – чачагарня. А здесь была наша хатка. А вот и груша наша! Но двор помнится как огромный прямо, а тут какой-то совсем маленький…
– Просто ты ещё маленькая была, потому и двор казался большим…
Грибоварня – на том месте варили на всех грибы. Чачагарня – место, где когда-то гнали дёготь. На месте хатки чужие люди построили дом, а груша на том дворе так и осталась.
Три раза ездила Анна Селивёрстовна на малую родину, в последний раз – уже в преклонные годы, и убедилась: груша стоит поныне.
В том злосчастном 1935 году в одну ночь арестовали 42 человека с округи и по приговору отправили в ссылку. Одного из родственников семьи Головач арестовали 6 ноября и уже 14 ноября расстреляли. А сын расстрелянного не был даже арестован, остался в Белоруссии, позже прошёл всю войну. Как-то рассказывал коношской родне при встрече: «Когда мы были в Германии, там бросалось в глаза: многие жители сбежали – знали, сколько зла принесли их солдаты нашим людям, и боялись мести наших солдат. Все дома на целую улицу стояли пустые со всем брошенным имуществом. Рыться в домах не разрешалось, да и некогда было, но много всякого добра валялось прямо под ногами. Солдаты отправляли домой посылки из таких вещей. Я тоже присмотрел хороший костюм, несу его в руке. И вдруг вижу: лежит наш боец убитый, а в руке у него такой же новый костюм. Я подумал: зачем из-за тряпок буду подставлять голову снайперу? Не надо мне чужого, своё наживу, если останусь жив. Положил рядом с убитым костюм и больше ничего не подбирал…»
Уже вскоре после переселения Маруся с Аней и с тёткой попытались сбежать – доехали на товарнике до Коноши, но в Коноше их завернули обратно, Аню несли на плечах. А ещё недолгое время спустя семилетняя Маруся вдвоём с бывалым не по годам парнишкой снова сбежали из посёлка. Не зная географии, без карты и, разумеется, без взрослых провожатых. Но, видимо, опыт сказался, в конечном счёте удачно у них получилось. В поезда не садились, чтобы не нарваться на милицию и на «собачников», а две недели «путешествовали» в тендерах паровозов – парнишка помогал кочегарам очередного паровоза грузить в тендер дрова на станциях и на перегонах, да и жалели «паровозники» детей, укрывали в дровах от постороннего глаза и делились взятым из дому пайком. Так и добрались до места.
На родине Маруся жила у тётки, во время войны была под оккупацией, а после освобождения Белоруссии, повзрослевшая, уже по своей воле выехала из вконец разорённого края на более-менее благополучный Север, по знакомому маршруту – всё на тот же 6-й км. Её товарищ по побегу был призван в армию в самом начале войны, погиб в 1941 году.
Вернувшись в Коношеозерье и рассказывая родным о родине, поведала Маруся и о памятном для родителей односельчанине Воробейко. Это тот самый Воробейко, ярый активист сельсовета, который приходил арестовывать семью Головач и заодно, при аресте, бесцеремонно снял с отца сапоги да присвоил охотничье ружьё главы семьи, мол, сапоги и ружьё больше не понадобятся «врагу народа». А во время оккупации он оказался столь же ярым пособником гитлеровцев – уже на второй день после прихода в деревню немцев нацепил нарукавную повязку полицая.
Белорусов в Коношеозерье было много. Помнятся соседи-земляки, три брата Масло. Станислава Масло все звали Броником, он погиб в начале войны в Белоруссии. Адольф сменил имя на Анатолия, посылал домой посылки из Германии, погиб уже под Берлином. Казимир тоже был на войне, уцелел и после демобилизации вернулся обратно на Север, с которым сроднился, стал Николаем Масловым. Мать их была искусной пекарихой.
В числе других земляков – семья Бандюк. Фамилия для нас странная, а в Белоруссии – одна из распространённых. Бывало, Головачи даже спорили с Бандюками: кого больше? Как-то, будучи в районном центре Житковичи в Белоруссии и разыскивая по телефонному справочнику родственников Бандюка, Анна Селивёрстовна любопытства ради подсчитала – кого в городе больше. Оказалось: 42 Головача и 27 Бандюков.
Брат отца, Василий Головач, был его намного младше, в 1917 году, когда Селиверста мобилизовали на войну с Германией, Василию и года не исполнилось. В 30-е годы он был ещё подростком и не репрессирован. В Отечественную призван с первых дней, воевал на Ленинградском фронте. Косая сажень в плечах, настоящий богатырь. Видимо, выносливость, физическая закалка, природная прочность, а ещё случай спасли, когда положение его было по всем понятиям безнадёжным.
Во время неудачного боя Василий, оглушённый и задетый осколком ближнего разрыва мины, упал без сознания, и некому было его вынести в тыл. Гитлеровцы прошли после боя по полю и штыками добивали наших раненых. Широкое лезвие немецкого штыка вошло в спину Ивана. А он и после этого оставался живой. Но надолго ли? На дворе январский мороз, долго ли пролежишь в открытом поле на зимней стуже.
Но вышло так, что противник был отогнан на том участке переднего края, и команда, подбиравшая убитых, обнаружила живого Василия. Его эвакуировали в тыл, но и это ещё не означало спасения, в госпитале считали, что шансов у него никаких – вся спина разворочена штыком, обморожены обе ноги, одну ногу пришлось ампутировать… В воинской части его считали погибшим, а родственникам было отправлено извещение: «Пропал без вести».
Отец сокрушался: «Семь сестёр у меня, а брат всего один, и того уже нет в живых, ещё и жениться не успел». Но надежду в семье Головача не теряли, писали в разные инстанции, и отовсюду приходил стандартный ответ: пропал без вести.
Однажды мать подала Ане 200 рублей и послала в Коношу за хлебом. Ежедневный хлебный паёк получали по карточкам на месте, а за деньги хлеб можно было купить в Коноше, буханка стоила 200 рублей. Идёт Аня обратно с хлебом, навстречу ей старичок, весь белый. Спросил: «Куда, дитятко, идёшь?». Ответила, что за хлебом ходила, домой идёт. А самой боязно стало: вдруг да отымет буханку? Старик словно прочитал её мысли, успокоил и сказал странные слова: «Тот, кого вы ищете, живой, и скоро вы его найдёте».
Василий, пока лежал в госпитале в Кирове, тоже разыскивал свою родню, и однажды, в 1944 году, на 1-ю улицу посёлка 6-й км пришло письмо… Завязалась переписка. Селивёрст звал брата-инвалида к себе. На родине всё ещё фашисты хозяйничают, а к тому времени железная дорога от Коноши на Печору стала действующей, и из Кирова добраться не проблема.
Но Василий, имевший о Севере смутное понятие как о крае белых медведей и ГУЛАГа, побоялся ехать к брату – вдруг да и его посадят там, на 6 км, за колючую проволоку и не выпустят никуда. Украина была уже освобождена, и после госпиталя он уехал туда. Женился. А по освобождении Белоруссии вернулся на свою родину. Враг превратил его родную Гомельщину в выжженную землю, но Василий не унывал, с одной ногой управлялся по хозяйству и работал на самых разных работах, построил себе хату, обжился. Потом не раз коношеозерские и гомельские Головачи ездили друг к другу в гости.
На Волошской ветке, недалеко от лесопункта 8-й км, был ещё посёлок – «Баркас». Странным кажется такое морское название в море северной тайги. Но ничего странного нет. В том посёлке обитал штрафбат из числа моряков-татар. Татары особенно запомнились дикими драками, они и в Коноше дрались – обычно с солдатами воинской части из Верхней. Как зарплату получат – так у них драка.
Местным жителям не досаждали, но бывали иной раз от них неприятности. Был такой случай.
Селивёрст Иванович работал на 8-м км, днём он – в лесу, а вечером – на нижнем складе на погрузке. Возьмёт подушку на плечо и пошёл брёвна в вагоны грузить. Домой к семье в пос.Коношеозёрский не отпускали – работы много. Вот Аня и ходила с 6-го км Вельской ветки на лесопункт 8-й км Волошской ветки к отцу с котомкой, а в котомке – смена белья и другие необходимые для жизни в условиях вахты вещи. Обратно несла бельё для стирки и от отца гостинец – буханку хлеба.
Семье Головач в Коношеозерском посёлке хлебного пайка не полагалось – не работали в лесу. Колхоз тоже не выдавал продуктов, поскольку мать, в отличие от других высланных женщин, не работала в колхозе. Вся надежда была на отца, часть своего пайка он откладывал, Аня приходила и забирала хлеб.
Как-то весной Аня принесла отцу котомку, отдала бельё, отец, как обычно, положил ей припасённую буханку в торбу и говорит: «Ты вся вспотела в пути, стоишь на ветру, зайди хоть в пекарню погреться перед обратной дорогой». Котомку оставила на улице, буквально на минуту отлучилась, а когда вышла из помещения – глядь, котомки нету. Никого в ту пору там не было, кроме одного знакомого морячка. Он отнекивался, но больше взять некому... Делать нечего, выпросил отец у знакомого пекаря, Кости Полозова, буханку хлеба, Костя пошёл навстречу, выдал буханку, отец и подал её дочери. Мать потом молила: дай Бог Косте здоровья…
Но на одной буханке далеко не уедешь. Мать подрабатывала в лесу, там хоть какой-то паёк выдавали. А с пятого класса и Анна пошла на разные работы ради куска хлеба. Летом и осенью (занятия в школе начинались в октябре) работала вместе со старшей сестрой в местном колхозе «Красный маяк» и получала трудодни. Зимой была непременной участницей заготовки дров для школы. Одета в мамину шубейку, которую три раза можно было вокруг неё обернуть, да в валенки, про которые говорили так: не валенки, а 99 заплат. Ребята постарше пилили деревья, распиливали брёвна на чурки, а девочки вывозили те чурки из лесу в посёлок на санках: две спереди впрягаются вместо лошади и две сзади толкают. За сугробами их и не видно почти, только слышны детские голоса.
И для дома надо дров заготовить. Уйдут с матерью в мелколесье, хоть и тонкомер, да какой из пятиклассницы лесоруб? Сноровки нет, полотно пилы изгибается во все стороны, а с ним и маленькую Нюру качает туда-сюда. Мать наставляет: «Ты не толкай пилу-то, а на себя тяни, так и не будет изгибаться». Не сразу, но приходил навык. И в лесу, и в поле. С одиннадцати лет школьница Головач – полноправный член колхоза. Как справедливый итог – в числе награждённых медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне в 1941 – 1945 гг.» и Анна Головач.
В общем, пока училась в школе, так приноровилась к любой работе, что пошла в лестранхоз хлопотать о хлебных карточках для семьи. Дошла до самого директора ЛТХ Аханина.
Аханин знал Селивёрста Головача как стахановца, незаменимого работника в лесу и на погрузке, которому равных нет. Когда в лесу после мобилизаций на фронт осталось всего несколько мужиков, да и тех мобилизовали вместе с лесопунктовскими лошадьми в трудармию и отправили в Шенкурск и ещё куда-то, Аханин добился, чтобы Головача вернули в лес, и он был доставлен на своей лошади обратно на лесопункт 8-й км. После визита Анны директор распорядился, чтобы семье Головач выдали дополнительную хлебную карточку.
Запомнился случай с парашютом. О нём рассказывал бывший учитель Коношеозерской школы А.Н.Кузнецов.
Александр Никандрович – выпускник этой школы, был призван на фронт, воевал в части вместе с Александром Матросовым, чьё имя облетело всю страну. На привале два Александра познакомились, а вскоре – в бой. Враг на высотах, ему всё видно. Принято решение занять высоту, где немцы ещё не закрепились в обороне. Рота уже почти поднялась на эту высотку, но что такое? Из незамеченного дзота ударил пулемёт, Рота несколько раз бросалась в атаку и каждый раз залегала. Матросов швырнул лимонку, пулемёт замолчал, и он первым бросился вперёд, за ним поднялась рота. И опять пулемёт заговорил. Александр Матросов, спасая товарищей, бросился на амбразуру и закрыл её собой…
Из армии А.Н.Кузнецов комиссован по тяжёлому ранению, вернулся в посёлок, работал учителем физкультуры.
Его рассказ о парашютистах дополнила Анна Селиверстовна – тоже непосредственный участник события.
Весной 1943 года, в дни школьных каникул однажды ночью жители лесопункта 6-й км услышали гул самолёта. По звуку определили: немецкий. Он покружил над посёлком, после чего улетел.
Утром А.Н.Кузнецов пошёл за водой на колодец и к нему подошли трое военных в белых армейских полушубках, с нашими автоматами, спросили, как пройти в Коношу. Учитель показал, они поблагодарили и ушли.
А в десять утра в школу из райцентра прибыл работник НКВД с заданием: надо организовать поиск груза, сброшенного ночью на парашюте с немецкого самолёта. Подробности не выкладывал, но нетрудно было понять, что те трое шли в Коношу не для диверсий, а сдаваться, они и рассказали в милиции о грузе.
Кузнецов собрал ребят из 5-7 классов в комендатуре посёлка, объяснил задачу. У кого не было лыж, выдал школьные лыжи, в том числе выдал Ане Головач.
Груз не должен быть далеко, потому осматривали местность в радиусе километра вокруг посёлка. Шли цепью и искали до темноты. Ничего не нашли. На другой день – опять все на сбор у комендатуры, оттуда на лыжах цепью прочёсывали лес.
Так ходили до темноты пять дней, но найти не могли.
На шестой день снова искали, и в одном месте Валя Курдюкова упала, зацепившись за что-то лыжами. Оказалось, стропы парашюта. Белый парашют совершенно сливался со снежной целиной, различить его оказалось возможным только вблизи.
Вытащили из снега ящик и вместе с парашютом доставили в комендатуру. Митя Комыша боевой парнишка был, недолго думая открыл ящик. Посмотрели, что там. А там сверху галеты лежат.
– Галет поедим! – Митя кричит.
Не тут-то было – прибежал сотрудник НКВД:
– Ничего не трогать! Может, галеты эти отравлены…
Ящик и парашют были отправлены в Коношу.
Конечно, никакой отравы там не было. Разве что сотрудник вспомнил, как 1942 году искали у Синцибино сброшенный для диверсантов контейнер и мужики, найдя его, приняли бутылку со средством от блох за шнапс и чуть не отравились.
О том, чтобы как-то отметить школьников за упорство в поиске и за успешный результат, взрослые не подумали. Да и кто будет думать о детях «врагов народа»?
Старший брат Мити, Иван-моряк, морской офицер, выбыл из флотской службы по тяжёлому ранению и контузии. Нередко на улице случались с ним такие припадки, что падал, где стоял, прямо в грязь или в канаву, придя в себя после приступа, приходил домой в таком виде, что матери приходилось долго отстирывать его морскую форму.
Валя Курдюкова и многие другие участники того поиска вскоре после войны уехали со своими семьями на родину.
А Тамара Лазорева вышла замуж за вагонника из ВРП Бандюка, как и Анна Головач, осталась на Севере.
Закончила Аня Коношеозерскую школу и по настоянию отца пошла в восьмой класс Коношской средней, хотя нелегко давалась учёба, прежде всего из-за трудностей дороги. Учились в третью смену – с пяти часов вечера. Обратно шли уже глубокой ночью. Осенью в слякоть и темень дороги совсем не видать, да и по глубокой болотной грязи идти – одно мучение. А в гололёд ноги в обуви на мороженых каблуках разъезжаются на каждом шагу. Но в школу не опаздывали – от обожаемого всеми директора Данилова получать выговор не хотелось.
Зимой дорогу переметёт за день, девочки сидят в коридоре школы, ждут парней из старших классов, в обратную дорогу парни идут впереди – прокладывают путь по снежной целине, остальные за ними. И так – каждый день по шесть километров пешком туда и обратно.
Дорога в школу шла мимо спичечной фабрики, отправлявшей свою продукцию на фронт. Та фабрика в одночасье сгорела, а до этого она долго снабжала всю округу сырьём-серой, из которой жители сами изготовляли подобие спичек для растопки печей. Но и такие самодельные спички были далеко не всегда, в таких случаях хозяйки посылали детей к соседям, у кого топится печь, за угольком на растопку.
Помнится, как привезли военнопленных немок, и они вручную разрывали гору, мешавшую прокладке вторых путей железной дороги, весь инструмент у немок-землекопов – лопаты и тачки. Это было ещё до появления СМП-222.
Были разговоры, что немки те – эсэсовки из какого-то изуверского научного института при концлагере, и в нём проводились испытания на живых людях, а «подопытными кроликами» были наши военнопленные. Главарей того НИИ будто бы расстреляли, старших чинов вроде как отправили в ерцевские лагеря, а основной состав учёных – женщин отправили под Коношу. Были среди них и чины из персонала концлагерей. Идейные гитлеровцы, они у себя в Германии истязали наших людей, отправляли в душегубки и крематории, в цеха, где с живых сдирали кожу для изготовления перчаток и сумочек, и к ним не знали пощады, хоть и оставили в живых. Но это для уцелевших очевидцев их злодеяний они были нелюдями, преступницами, по которым верёвка плачет. А на «шестом» эти же немки вызывали сочувствие – привезли их кто в чём был, иные в туфельках, им помогали хоть как-то приноровиться к северным условиям, давали самодельную обувь на деревянной подошве…
Местные дети не чурались немок, да и преподаватель немецкого языка К.Н.Чулкова поощряла общение ребят с землекопами – для усвоения разговорного немецкого языка. Немок было немного, а в основном землекопами работали пленные немецкие солдаты, с ними общаться школьникам и местным жителям не позволяли.
Закончить среднюю школу Анне Головач не удалось – сначала серьёзно заболела мать, а тут ещё и отца забрали. Надо было искать работу и заниматься с сестрой хозяйством по дому. Работала в детсаде там же, на 6-м км, затем – санитарочкой в родильном отделении в больнице на пятом. А когда вышла замуж, жили по месту работы мужа сначала в Шенкурске, потом в Архангельске, а в конце концов вернулись в Коношу, где жили его и её родители.
Второй раз отца забрали в 1947 году как злостного антисоветчика – «ведёт антисоветскую агитацию и распространяет злостные слухи». Это когда Сильверст Иванович всё ещё работал на лесопункте 8-й км Волошской ветки.
Арестовали по доносу одного из хороших знакомых, товарища по бригаде лесозаготовителей. Все уже знали, что Головач обречён, иные советовали бежать, скрыться куда-нибудь. Он отвечал на это: «Бежать, скрываться – значит, будут думать, что в чём-то виноват. А я не преступник и вины за собой не вижу. Да и куда бежать? В земле дырки нет…».
Главврач больницы Зарубина попыталась изменить ситуацию, знала Селиверста как бесхитростного и простодушного человека, никакой он не враг, просто не умеет держать язык за зубами, и положила его в больницу на месяц. Но и это не помогло, 15-го июня его выписали из больницы, а 16-го арестовали. По ст.58 ч.2, вменявшей шпионаж и призыв к враждебным действиям против государства, осуждён на всю катушку, на пять лет.
Судили двоих лесорубов из лесопункта, обоих – по доносу. Там же, в коридоре суда, ждали своего часа давать показания два брата-доносчика, тоже лесорубы и тоже из репрессированных. Суд проходил в Архангельске. Из зала суда Головач был отправлен под конвоем недалече – в Холмогоры.
Годы спустя бывший доносчик просил у Головач прощения, объяснял, что прибыл уполномоченный с целью выискивать «враждебные элементы» среди рабочих из числа высланных и нажал на него, мол, пиши донос или сам пойдёшь под суд. То было время «закручивания гаек» – искали не виновных в чём-то, а повод для острастки другим.
Срок заключения Головач отбывал в совхозе в Холмогорах (подобный совхоз для заключённых был и в нашем районе в те же годы – в Вохтоме), был там на хорошем счету как труженик и бригадир. Начальник «зоны» настолько доверял ему, что то и дело давал ружьё и отправлял на несколько дней на Северную Двину – на рыбалку и стрелять уток. В те голодные годы Головач снабжал стол всех начальников свежей рыбой и мясом дичи. Такой хозяйственный и умелый человек – находка для любого учреждения, но система ИТК предполагала досрочное освобождение добросовестных, чтобы и другим был стимул стараться. В общем, выпустили на четыре месяца раньше срока.
Обиду на товарища-тракториста не держал, снова по-хорошему дружили домами. Но мать иной раз приговаривала на своём белорусском: «Перебытнее, да не забытнее» – пережить пережили, да забыть не забыли.
Недавно молодое поколение Гашевых отыскало по Интернету такую информацию:
«Головач Селиверст Иванович, 1898, уроженец Белоруссии, житель спецпоселка Коношеозерский Коношского района, рабочий. Арестован 16.06.47. Архангельским областным судом 20.08.47 по ст.58-10 ч.1 УК РСФСР незаконно осужден к лишению свободы сроком на 5 лет. Сведений о дальнейшей судьбе нет. Полностью реабилитирован 22.02.61. Занесен в Книгу памяти жертв репрессий по Архангельской области»
И снова Селивёрст Иванович Головач живёт и работает в Коношеозерье, а также в самой Коноше – плотником. Дело знакомое. До войны строил первую Коношскую среднюю школу, а лес для той стройки заготовляли неподалёку – там, где нынче военный городок. Франя Феофиловна, пока позволяло здоровье, помогала мужу на лесозаготовках выполнять непомерно высокую дневную норму, работала одно время и в колхозе «Красный маяк», когда он был в Коношеозерье, а в основном занималась домашним хозяйством – без своего огорода и скота было не выжить.
Селивёрст Иванович прожил 82 года. А мать, Франя Феофиловна, скончалась на 91-м году жизни.
Помнится железная печка-«буржуйка». Как она попала в дом – неведомо. Но благодаря ей вся окрестная молодёжь собиралась у Головач – здесь было теплее всех. Топливо для «буржуйки» брали на железной дороге – поезд с воркутинским углём обычно замедлял ход на подъёме, и на него «саранчой налетали» подростки со всего посёлка.
В годы войны от той молодёжи мало кто уцелел. Но баянист Иван Светличный снова веселил народ музыкой, с войны пришёл хоть без ноги, но живой остался и руки целы…
Мария, в замужестве Цаплина, выучилась в Коноше на курсах счетоводов и работала по своему профилю в местном колхозе, потом – в районной больнице, пока та была «на пятом». А когда больница «переехала» в Коношу, добираться туда каждый день в те времена было весьма и весьма затруднительно, а тут как раз построили Коношу-2, и Мария Селивёрстовна перешла на работу на железную дорогу, откуда и ушла на пенсию. Живёт на ПГС и, невзирая на возраст, часто путешествует: то к сестре в Коношу, то к сыну в Москву или к дочери в Сыктывкар.
Аня все годы, как себя помнит, была боевая, парням в лихости и силе не уступала. Хоть в плясках, хоть на сенокосе – везде первая. Озеро Коношское переплывала.
На озере любила бывать в любое время года. Летом – само собой, зимой на льду катались, осенью и весной ходили «перину» менять.
«Перина» – матрац, а то и просто мешок. Рвали на озере осоку и ею набивали матрац, а старую выкидывали. Женщины старшего поколения, выходцы из степных краёв, придерживались поверья: 13 октября (30 сент. по ст.ст.) сжигали в печах свои старые перины, чтобы избежать дурного глаза, набивали сеном новые. А народ помоложе предпочитал пользоваться для матраца осокой, а брали её на озере. На новой душистой осоковой подстилке так приятно дышалось, да и держалась она много дольше, чем обычное сено. Только озеро покроется льдом, как чуть ли не всё женское население посёлка выходило на лёд – пора перины менять! В числе первых на льду Аня Головач – такая чистюля была и неугомонная.
А ещё перины меняли весной, 5 апреля (25 марта по ст.ст.). По старому поверью, если сжечь в этот день старую перину, вместе с нею сгорят и все хвори-болезни. Но сведующие во всех приметах старухи предупреждали: 16 апреля (3 апр. по ст.ст) просыпается водяной, с лешим они друзья, а домового не любят, берегись на озере с того дня.
Анна ещё в юности перепробовала разные профессии, поработала и на пищекомбинате, в пряничном цехе. А когда отец вернулся и стало полегче в семье, поступила учиться в ветеринарный техникум. Так что по специальности она, ветеринар. Кстати, со знаменитым коношским адвокатом Леонидом Дербиным познакомилась как коллега с коллегой. Он тоже выучился на ветеринара, на практику их обоих послали в 1950 году в Коношскую ветлечебницу. Но усердия в этом деле Лёня-практикант не проявлял, по всему было видно, что ветеринария, животные – не его призвание. И верно, уже вскоре пошёл учиться на юриста и на этом поприще сполна проявил свой талант.
И Анна Селивёрстовна нашла своё призвание в другой сфере – в службе быта, стала парикмахером, и проработала на этой должности в КБО, в том числе зав. парикмахерской и кассиром, более четверти века – с 1961 по 1987 гг. Была также неосвобождённым председателем профсоюзного комитета КБО.
Не такая уж почётная должность – парикмахер. В почёте были представители основных рабочих профессий: лесорубы, лесопильщики, железнодорожники, трактористы и шофёры, животноводы, а также военные, врачи, учителя. Но без услуг Анны, можно сказать, не обходилась вся женская половина Коноши, парикмахерскую не минует ни одна коношанка – какой женщине не хочется быть красивой?
К тому же парикмахерская, особенно её женский зал – это своего рода клуб общения, все новости можно узнать. То есть простая парикмахерша была осведомленней иных служб, которым положено всё знать: что, где, когда? Анна всегда была речистая, за словом в карман не лезла, одним словом – клад для сударушек-кумушек и прочих клиенток.
И ещё это такая профессия, которая вырабатывает умение разбираться в людях, знание психологии. Так что самые привередливые клиентки были ею довольны.
Конечно, клиентки разные были. Особенно привередливы жёны начальников – сколько самомнения, апломба... Сами-то начальники раньше нос не задирали, спесь у них живо снимут вышестоящие начальники, а то и на месте – в парткоме или профкоме. И не было моды вызывать мастера в высокие кабинеты, в солидные конторы – начальники приходили в парикмахерскую, вместе со всеми ждали в очереди, хоть председатель суда, хоть прокурорша (до Перевалова и Сивоконя прокурором была женщина), хоть директор общепита… В мужском зале то же самое: как и в бане, все равны, все в одной очереди.
У мужчин были в моде причёски бокс и полубокс, полька, котовка (стригли голову наголо), молодёжная. У женщин в 60-е годы повальным поветрием стала причёска «с начёсом» (на макушке красовалось нечто наподобие кокона) – если длинные волосы, а если короткие – «кокон» водружали на макушку в виде шиньона-парика…
Много лет вместе с Анной Селивёрстовной отработали в Коношской парикмахерской инвалид войны Евгений Михайлович Прибытков, Галина Александровна Зырева, Галина Ивановна Тарнакоп. В памяти остались не только трудовые будни, а и праздники – отмечали их коллективом, крепкой дружеской компанией, с весёлым застольем, ничего общего не имевшим с нынешними пьянкой и обжорством. Пили немного и не водку, а вино, зато песни – без конца и края, танцы под радиолу и пляски под гармошку.
Помнятся и выезды по оказанию шефской помощи: на сенокос – многие годы каждое лето обязательно. Постоянный участок по заготовке сена у КБО был в Климовской, это 70-80-е годы. А в 60-е годы отправляли бытовиков и на другие серьёзные трудовые повинности, например, вырубать и выкорчёвывать кустарник по новой автотрассе Коноша – Фатуново. В полном составе, в том числе мучавшийся ногами Е.М.Прибытков и другие инвалиды, в поте лица работали топорами и лопатами…
Хотя о знакомстве А.Гашевой с И.Бродским сказано в книжке «Коношане и Бродский», но не будет лишним упомянуть об том факте и в этом нашем рассказе о коношанке.
В 1965 году парикмахерская и фотография КБО находились в деревянном двухэтажном здании, оно существует и поныне, рядом с налоговой (ныне музеем) на Октябрьском. Парикмахерская располагалась на первом этаже. Анне Гашевой было тогда 35 лет. Цветущий возраст для женщины, а величавость и природная привлекательность делали её особенно обаятельной. Настоящая русская красавица: статная, выступает словно пава, большеглазая, длинная коса обвита короной вокруг головы… Мужики робели, стеснялись открыто выражать свои симпатии, но, бывало, специально приходили в парикмахерскую – только чтобы полюбоваться на Анну Гашеву.
Впрочем, Бродский на неё внимания не обращал, видать, другие вкусы были у этого «нюхлого интеллигента». Да и она им не интересовалась особо – даже как фотографом. В КБО в стационарной фотографии работали настоящие профессионалы, в их числе – подруги Анны Нина Семёнова и Саня Савостина, а также Валентин Сергеевич Ефимов, приехавший из Питера, в дальнейшем – сотрудник районной газеты «Призыв». Но пришлось ей и Бродским заинтересоваться, благо была она председателем месткома, а райком профсоюза требовал «вести работу по росту численности рядов профсоюзной организации – школы коммунизма», как тогда писали.
Как правило, люди в возрасте охотно вступали в профсоюз – ради льгот по оплате больничного листа, путёвок в дом отдыха и т.д. А молодых такие льготы ещё не интересовали по складу их жизни, да и не хотелось присутствовать на профсоюзных собраниях и выслушивать в свой адрес нарекания за нарушения трудовой дисциплины. А Бродский к тому же был временным, как говорится, уже сидел на чемоданах. И всё же пред.месткома сделала попытку вовлечь Иосифа в «школу коммунизма». Об этом Анна Селивёрстовна вспоминает так:
– В 60-е годы, когда я работала зав.парикмахерской и председателем месткома, в КБО недолго был разъездным фотографом Бродский. Кто он и откуда – я не знала. Но знала, что он не состоял в профсоюзе, и однажды предложила ему вступить в нашу профсоюзную организацию. Объяснила ему, что в профсоюзе состоять – только на пользу человеку. Но Бродский и вникать не стал, отказался сразу, заявил: «Я – свободный человек!». Запомнила его высоким, симпатичным, выдержанным.
А так видела его очень редко, он общался в основном с нашими мужчинами – директором Милютиным, Черномордиком, Прибытковым. Директору он нравился тем, что столичный, интересный собеседник, из обеспеченной семьи и на работе разъездным фотографом «левых» заработков не искал. Черномордик – вообще интересный человек, а с Прибытковым они обычно беседовали о войне, Евгению Михайловичу было что рассказать.
Выглядевшая в юности взрослее своих лет, Анна вышла замуж рано. Её муж, Анатолий Васильевич Гашев, ныне покойный, памятен коношанам как учитель по труду Коношской средней школы.
Старший сын Гашевых, Николай Анатольевич, – подполковник запаса в Вязьме, внук Дмитрий пошёл по его стопам – тоже подполковник, служил в Ереване, ныне он в Екатеринбурге, преподаёт в военной Академии. В 2010 году Н.А.Гашев скончался – остановилось сердце. Похоронен на коношской земле, со всеми воинскими почестями.
Дочь Гашевых, Татьяна Анатольевна, работала по торговой части, живёт в Латвии, сыновья её – моряки, бороздят моря и океаны. В очередной раз позвонив матери в Коношу, сообщила, что один моряк нынче – на Канарах, другой – в Египте.
Младший сын Гашевых, Анатолий Анатольевич, безупречно отслужив три года на Черноморском ВМФ, после демобилизации женился и тоже уехал в Латвию, к Балтийскому морю, прожил там 15 лет, но не переставал думать о своей малой родине, очень скучал по коношским лесам и озёрам, и в конце концов вернулся сюда. Видно, это как раз тот случай: где родился, там и пригодился. Живёт с семьёй в Коноше, директор «Вторчермета», почти всё свободное время пропадает на рыбалке. Его сын и дочь во всём помогают маме и бабушке и рады, что вернулись на родину.
В 2005 году Анна Селивёрстовна отметила своё 75-летие. Конечно, на работу вот уже более 20 лет не ходит, но по-прежнему её знает вся Коноша. И не только прекрасная половина посёлка – бывшие пациентки, а и многие женщины, восхищённые всевозможными рецептами блюд и напитков гостеприимной хозяйки, а также страждущие от физических недомоганий. Знаю случай, когда эта целительница излечила известной в Коноше женщине ногу народными средствами, когда медики разводили руками.
И по хозяйству она по-прежнему в неустанных хлопотах. В прошлые годы, когда с мужем и сыновьями заготовляли много сена, держала четырёх коз, дети и внуки выросли на козьем молоке. Сейчас в её хозяйстве одна козочка, но и одну без внимания не оставишь. Есть курочки. Да и обширный приусадебный участок усердия требует, чего только на нём не выращивается.
Для многих стало привычным идти за советом к Гашевой, при всех случаях жизни. То коммунальщики не могут убрать свалку, загородившую дорогу на поскотину, и хозяйки козочек просят её «повлиять» на начальника коммунальной службы. То незнакомки под видом продавцов-казачек с Кубани слёзно просятся к одиноким старушкам переночевать, и Анна Селивёрстовна по каким-то своим методам «вычисляет»: никакие они не продавцы с Кубани, а цыганки-воровки, что и подтверждается в милиции, когда одна доверчивая бабушка сжалилась над «кубанскими казачками» и осталась без золотых свадебных украшений…
Бедствия и лишения давних времён, работа, общественные нагрузки, своё хозяйство, семья с полной отдачей сил и времени, вдовство – всё это с возрастом сказывается хворями. Медициной хозяйка не пренебрегает и не раз говорит врачам спасибо, но больше старается обходиться своими, домашними средствами и рецептами, для такого поддержания здоровья у неё каких только трав и корешков нет. И ещё старается держаться бодрости духа – оптимизм тоже лечит.
А когда она в форме, то становится прежней подвижной, улыбчивой, хлопотливой. Хлопоты – это в основном гостей уважить. Дом её никогда не пустует. Если хворает – подруги не надоедают визитами, но обязательно наведаются проведать, подбодрить. Если здорова – сама зовёт гостей, за день-то их сколько перебывает, все новости можно узнать, добрый совет кстати подать, кому-то и «мозги вправить» ненавязчиво… Такое общение – настоящее богатство в преклонном возрасте.
Многочисленных гостей, коношских друзей хлебосольная хозяйка по-прежнему привечает часто, и угощение для них всегда своё. Как всегда, на столе разносолы – простые, но аппетитные, не оторвёшься. Тут же и щука из привезённого сыном Анатолием с озера Святого улова. И ещё, как всегда, на столе для гостей – домашняя наливочка и настоечка на ягодах, на травах, которые Анна Селивёрстовна по-прежнему собирает сама в лесу и на лугу.
15 марта 2011 года в зале райадминистрации проходила отчётно-выборная конференция районной организации общества инвалидов, где Г.А.Егорова снова была выбрана председателем. В тот день метель поднялась такая, какой и в феврале не бывало. Ветер валил с ног, не давал дышать, снег слепил глаза, редкие прохожие были похожи каждый на снежную бабу, а стоявшие на приколе легковушки превратились в сугробы. Это как раз про такую погоду сказано: хороший хозяин и собаку не выгонит. А уж бабушки-старушки тем более дома сидят. Но что такое? гляжу и глазам не верю: в числе делегатов в зале конференции – и Анна Селивёрстовна! В её-то возрасте – уже 81 год за плечами! – и с её-то давлением, которое и в благополучные дни далеко не всегда в норме, без таблеток не обходится. И не просто присутствовала, а ещё и выступала в прениях, как всегда, по делу и убедительно. Да ещё и вошла в состав правления РО ВОИ – избрана председателем ревизионной комиссии.
– Как же вы рискнули выйти из дома в такую погоду? А как же давление? – спросил у неё потом.
– Глафира Егорова сказала: «Приходи обязательно. Надо!». Раз надо – значит, надо. Пошла. И о давлении забыла! И рада, что сходила – с хорошими людьми пообщалась, новости узнала, многих знакомых со всего района увидела, а незнакомые стали знакомыми...
«Не стареют душой ветера

Текст книги рабочий, не окончательный, автор обращается к читателям этой электронной версии с просьбой делать замечания для улучшения книги по содержанию и форме. С.Н.Конин

«Белые пятна» в истории

«Кирпичный»

Помню тот посёлок. Ходил мимо каждый день по пути от 3-й Трубной, как тогда называлась моя Приозёрная улица. Ходил сначала каждую осень, зиму и весну – в школу-семилетку, потом круглый год – на работу.
В школьную пору три пугающих участка было на этом пути.
Первый – заброшенное кладбище в мелколесье с блуждающими огоньками по вечерам. Его невольно хотелось пройти побыстрее, но не так-то просто это сделать в кромешной темноте глубокой осени – идёшь почти на ощупь, случалось и оступиться в провалившуюся могилу. С годами лесок там становился всё реже, а огни станции – всё ярче, да ещё поднялись прожекторные вышки на путях, и на извилистой тропинке посветлело, ходить стало много удобнее.
Затем – котлован. Там когда-то брали глину и некогда стоял заводик по производству кирпичей. Одно время на том заводике, когда он возобновил свою работу, уже в качестве «филиала» стройцеха Коношского лесозавода, работал и мой отец, бывший кавалерист и лесоруб, Николай Александрович Конин. Отец как раз отвечал за жифонд Лесозаводского посёлка, строил новые и ремонтировал старые дома и печи в домах. Но залежи хорошей глины иссякли, и о кирпичном производстве напоминали лишь глубокие котлованы, в которых в половодье запросто можно было утонуть, и такие случаи бывали.
От первых двух препятствий и страхов, можно сказать, и следа не осталось. А третье было, есть и будет, пока существует железная дорога: это сама железная дорога. Каждый день приходилось её пересекать туда и обратно, пролезая под товарными вагонами. Впрочем, нынче уже не надо лезть под вагоны – поездов стало меньше, да и переход через пути отодвинулся к южной границе станции, где составы не стоят.
Да и сам посёлок Кирпичный хоть и не воспринимался в те времена как препятствие, но светлых чувств не вызывал. Отпугивал уже своим чужеродным видом, так не похожим на уютные улицы моей лесозаводской окраины. Доживавшие свой век мазанки на малороссийский манер и огромные заброшенные бараки. Если кирпичный заводик при его втором рождении был коротким эпизодом на моей памяти, то бараки стояли долго, будучи царством крыс, пристанищем бомжей и прочих сомнительных личностей.
Эта чужеродность посёлка была неразрывна с чужеродностью кладбища, на котором никого при мне не хоронили, и в Троицу народ шёл не туда, а в другую от него сторону, на Тёмную.

Ольгу Анатольевну Денисову я доселе знал как педагога-ветерана и цветовода, непременного участника районных выставок цветов и плодов. И когда она показала мне фото, я отнёсся к нему как к обычной семейной реликвии – мне оно ни о чём не говорило. Но с того фото и началась для меня история посёлка Кирпичного… А на первый взгляд – ну что тут такого? Поблекшее от времени, к тому же незамысловатое по сюжету фото: шеренга парней и девушек в допотопных спортивных костюмах смотрит в объектив. В общем, стандартный снимок на память о каком-то соревновании, и примечательный разве что давностью лет – он ещё с довоенных времён.
Ольга Анатольевна подтвердила: фото – довоенное и на нём – команда Коноши по многоборью после соревнований. А хранится оно в семье Денисовых потому, что в составе той команды – мать Денисовой, Аня Карташова. Эта фамилия ныне мало кому что скажет, а мне она и тогда, когда сама Ольга Анатольевна и её ровесники ещё были полны жизни и энергии, ничего не говорила. Десять минувших лет унесли целое поколение, иных уж нет, а те далече… Нет и Ольги Анатольевны, и вообще, наверное, нет никого, кто мог бы «расшифровать» старое фото, если бы оно не было вовремя «расшифровано» ею.
Вглядитесь внимательно в фотографию. Иные ребята явно в форме с чужого плеча. Кто – в парусиновых туфлях, кто – в одних носках, а кто – и вовсе босиком. Неуклюжие позы, растерянные лица… И можно понять их душевное состояние: большинство из этих молодых коношан вообще впервые фотографировались! К тому же «снимали на карточку» не где-нибудь, а в Архангельске, где они тоже оказались в первый раз. Коноша только-только стала частью Архангельской области, да и сама область ещё только образована, в 1937 году. А в 1938 году новоиспечённая область открыла свою спортивную биографию спартакиадой, где участвовала и сборная из Коноши.
Какой внешний вид у команды – уже сказано. Зато какой результат! Факт достопримечательный: на той первой спартакиаде 1938 года коношская команда заняла первое место. Первые чемпионы в истории области! Потому-то команда и была увековечена фотообъективом – после безуспешных попыток в фотосалоне придать нашим спортсменам внешнюю цивильность.
Выходит, фотография имеет статус реликвии не только для семьи и даже не только для Коноши, а для всей области: первые чемпионы первой областной спартакиады.
И тот успех в немалой степени обеспечила Аня Карташова, лучшая велосипедистка, одна из инициаторов спортивной жизни Коноши довоенных лет. Первая велосипедистка, первой села за руль мотоцикла, первая прыгала с парашютной вышки… Одна из первых значкистов ГТО, как их тогда называли, кто сдал норматив «Готов к труду и обороне». Мощный спортивный импульс шёл по всей Коноше из Кирпичного, где Аня была заводилой в молодёжной среде. Многие в этом посёлке стали её единомышленниками, молодёжь втягивала в свою деятельную орбиту ребят Лесозаводского посёлка и центральной Коноши. В гостях у Карташовых нередко бывал и заядлый футболист, будущий Герой Советского Союза Николай Мамонов. Наверное, не случайно то, что первый большой стадион появился в Коноше около Кирпичного.
В дни той первой спартакиады О.А.Денисовой, тогда Оленьке Карташовой, исполнилось шесть лет. Как раз в день рождения дочки, 28 июля, Анна стала чемпионкой области. Таков стиль той эпохи: в подарок ребёнку на именины – спортивный рекорд.
Будучи первой в области, коношанка Анна Карташова и в республиканских соревнованиях была в числе первых. На Олимпиаде в Ленинграде заняла третье призовое место. И как! Потом, после финиша, поинтересовалась: почему же её велосипед так тяжело шёл? Оказалось, подшипник расплавился. Было предположение, что кто-то подсыпал во втулку песочку, чтобы убрать с дистанции претендентку на победу. Не сошла с дистанции упорная Карташова, даже призовое место заняла.
Но с тех пор на городских соревнованиях за пределами Коноши перестала выступать. В той истории можно усмотреть нечистоплотную околоспортивную возню, какая бывает во все времена, а можно увидеть и примету того времени: в числе «врагов народа» значилась и фамилия Карташовых, может, даже родственниками были, то есть такая фамилия в списке чемпионов была нежелательна. Мать что-то недоговаривала, рассказывая дочери о том случае, и теперь уже вряд ли возможно прояснить эту тайну.
Со временем семейные заботы вынудили совсем расстаться с велоспортом, ведь у Анны Евгеньевны была не одна Оленька – шестеро детей.
Бывшая «звезда» спорта, став многодетной матерью, стала и заправским охотником. До этой поры бранила мужа, мол, вечно в лесу пропадает, когда по дому дел по горло, а потом и сама так пристрастилась ходить с ружьём в лес, что больше своего Анатолия пушнины и дичи домой приносила.
Дети и внуки А.Е.Карташовой тоже были известными спортсменами. Если в 50-60-е годы ХХ века гремело на весь район семейно-спортивное гнездо Лагуткиных из Лесозаводского посёлка, то в 30-40-е годы у всех на слуху были Карташовы из Кирпичного. Все дети были по-своему известны. Старшая дочь, Георгина, работница лесозаводской ТЭЦ, до своего отъезда на жительство и на работу в Архангельск много раз защищала спортивную честь района в самых разных видах соревнований. Альбина до отъезда в Нарьян-Мар была хорошо известна как спортсмен-универсал: лыжные гонки, стрельба, велосипед, мотоцикл, прыжки в высоту… Альберт Карташов работал шофёром редакции, в милиции, участвовал в раскрытии тяжких преступлений, охотник-«медвежатник». Сергей – садовод-экспериментатор, хлебосол, отзывчив. Евгений составил в Архангельске компанию Георгине на ТЭЦ, «царь и бог» во всём, что касается техники. Ольга Анатольевна ходила на лыжах с детства, в годы учительства и чуть ли не до своих последних дней.

Династия Карташовых и посёлок Кирпичный – это целая эпоха и не только в спорте, а и во всей истории Коноши.
Основатель посёлка и кирпичного завода Анатолий Иванович Карташов, молодой выдвиженец, бывший кадровый военный высокого ранга, вологодский родом, был направлен руководством Северного края в Коношу. Было это в 1929 году, когда напротив будущего вагонного депо нашли залежи отличной глины, а у озера Белого чистый песок – незаменимые компоненты для каменного строительства.
Карташов стал сначала начальником строительства кирпичного завода, затем – его директором и хозяином выросшего при заводе посёлка. В жёны взял местную девушку, Аню Якушеву.
Первые частные дома строили из брёвен, заготовленных на месте, – посёлок вырос в глухом лесу. Лес раскорчёвывали, спиленные деревья шли на брёвна и на дрова. Изба – бревенчатая, как принято на Севере, но мох использовать для утепления стен в пазы между брёвнами первопоселенцы южане не умели и снаружи дом обмазывали глиной и красили извёсткой. Известь вырабатывали тут же, на кирпичном заводе. С расширением производства число жителей резко возросло, а со строительством ВРП население ещё прибавилось за счёт строителей вагоно-ремонтного пункта, для них построили три огромных барака на скорую руку: стены – из тёса в два ряда, между ними – опилки в качестве наполнителя-утеплителя. Опилки и тёс брали на лесозаводе, он уже работал в 1929 году.
Хозяин посёлка жил как все: в бараке, на виду у всех. За стеной квартиры Карташовых – директорский кабинет и Красный уголок.
Чтобы представить тот довоенный Красный уголок, в котором хозяйкой была Анна Карташова, достаточно вспомнить женский клуб «Северянка» в районной библиотеке, которым десять лет заправляла подруга юности Анны Серафима Ивановна Ерёмина и непременным участником которого была О.А.Денисова.
В Красном уголке, помимо обязательных для того времени занятий по ликбезу среди неграмотных женщин, устраивались посиделки для души и для пользы, домохозяйки обменивались опытом: северянки учили южанок вязать, ткать половики, даже плести вологодские кружева (в Кирпичном осели и вологодские кружевницы, в том числе Денисова, Калабанова), а южанки учили умению выращивать из рассады огурцы и другие южные овощи. Устраивались концерты, различные состязания. Пели и плясали под гармошку и балалайку. Танцевали под патефон Обычно такие посиделки проводились по вечерам, при керосиновой лампе, в войну – при коптилке.
В посёлке были свои магазин и общественная баня. В магазине торговали хлебом, сахаром, чаем, спичками, мёдом, конфетами, семечками.
Имелось большое подсобное хозяйство, много парников. И много скота. Козы появились позднее, коровы – ещё позже. А первая домашняя живность – овцы и кролики. Кроликов развелось столько на подножном корму, что приходилось устраивать на них облавы, как в Австралии. Овцы тоже паслись сами по себе, без пастуха, обычно вдоль железной дороги, потому их окрестили «паровозной бригадой». Бывалые пассажиры при виде овец из окна вагона знали: скоро Кирпичный, а там и станция Коноша. Много было кур, а также гусей и уток, благо в котлованах всегда вода и жучки-червячки.
Выращивали рожь, овёс, пшеницу, горох, репу, капусту, турнепс, картошку (она ещё не стала «вторым хлебом»), лук, чеснок, укроп, в парниках – огурцы. Участок на «Козьей горке» по Кремлёвской дороге, где были поселковые поля и сенокосы, до сих пор зовут «карташовскими полянками». Даже мыло было своего производства. Мыло и известь шли нарасхват.
Помимо охоты, многие промышляли рыбной ловлей на речке Долгой, озёрах Сосновском, Глубоком, Белом, Лещёвом… Очень много заготавливали черники, её сушили дома, в русских печах, там же парили репу.
Была и детская площадка, а у колодца – качель-карусель, где разом умещались 18 человек. Во всей Коноше карусель была одна такая – на Кирпичном.
Кирпичный завод нужен был Коноше позарез: обустраивался лесозавод, готовилось строительство ВРП. Если другие производства работали на сторону (лесозавод обслуживал Московский Метрострой, леспромхоз снабжал столицу дровами), то Кирпичный обеспечивал прежде всего нужды Коноши – строительство каменных сооружений станции и райцентра, а также снабжал кирпичами частный сектор и учреждения. Например, в одной только семилетней школе было несколько десятков печей, да в других школах, да в центральном клубе, райисполкоме...
Но славился завод не за счёт монополии на кирпичи, а за их качество. Как-то в бывшей квартире Карташовых ломали печь. Она бы и ещё постояла, но дом обветшал, пришло время его сносить. Труба, сложенная из привозных кирпичей, рассыпалась, стоило её толкнуть. А саму печь мужики ломали чуть ли не месяц.
Всё производство – сараи для сушки кирпича-сырца, печи для обжига кирпичей, глиномялка, две лошади месить глину и отвозить готовые кирпичи, тачки. На работу ходили зимой и летом в лаптях с онучами.
Основная работа – летом, когда заняты были всей семьёй. Кто посильнее – возили тачки с глиной или песком, подростки сеяли песок. «Директорша», хоть и многодетная домохозяйка, не отсиживалась дома, вместе с другими женщинами выкладывала «ёлочкой» кирпичи – для обжига и готовые.
Зимой – обжиг, и относительное затишье для большинства рабочих, в эту пору занимались строительством и заготовкой дров, по разнарядке отправлялись на обязательные лесозаготовки, по своей инициативе подрабатывали в Коноше ремёслами, какими кто владел.
Кирпич-сырец готовили все жители, даже дети. А его обжигом занимался только один специалист. Был такой мастер-умелец по прозвищу «Дед». Дед не доверял это дело никому. Кирпичи у него всегда выходили крепкие, звонкие. Поныне печи из «карташовского» кирпича греют дома у немалого числа коношан. А в свободное время «Дед» любил рассказывать детям сказки.
Бывший военспец Карташов стал талантливым организатором непростого хозяйства с «разношёрстным» контингентом. Украинцы, белорусы, великорусы, чуваши, татары, евреи… Предприимчивый и смекалистый директор подбирал в командиры среднего звена и в кадры ведущих профессий таких же оборотистых и неутомимых. Когда в Коноше появились южане-спецпереселенцы, Карташов многих взял на работу, под свою ответственность. Комендатуры, как в спецпосёлках, на Кирпичном не было. О людях судил не по ярлыкам, а по деловым качествам. И сумел объединить всех. К каждому находил подход, в острых ситуациях не терялся. Палочную дисциплину не любил, но при надобности бывший военный умел быть властным.
При Карташове расцвёл талант самородка Коломийца. «Свой Кулибин» – так называли его в Коноше. «Кулибин» из Кирпичного был очень популярен и на предприятиях, и среди населения Коноши. Он ведь не только на все руки мастер, а ещё и изобретатель. Особенно хорошо у него получались и запомнились коношанам приспособления, облегчавшие тяжёлый физический труд. Например, в войну магазин хлебом не торговал, а по карточкам получали самую малость. Потому сами выращивали рожь на «карташовских полянках». Но молоть выращенное зерно приходилось ручными жерновами – работа долгая и трудоёмкая. А Коломиец придумал такую ручную мельницу, что даже дети могли молоть муку. Он же изобрёл трехярусную печь: русская печь с плитой – для избы, топка – для мезонина и подогрев – для подпола-подвала.
В годы войны было не до кирпичей, Карташова перевели в лестранхоз, многие ушли на фронт, оставшиеся рабочие стали вагонниками, это и благодаря их трудовому вкладу ВРП гремел на всю железнодорожную отрасль, получал из Москвы благодарности и награды. На Кирпичном стояла воинская часть, охранявшая станцию, железную дорогу и водопроводную трубу по улице Трубной. У Карташовых на постое жили два офицера. Солдаты-новобранцы несли караул и обучались военному делу.
Вместе со всей Коношей жители Кирпичного шефствовали над госпиталем. Сушили в русских печах чернику и репу и сдавали в госпиталь. Черники и морошки было море летом на том месте, где нынче улица Первомайская. Заготавливали для госпиталя также много сосновой хвои, живицы и брусники, как витаминное средство. Школьники читали бойцам письма и книжки, дежурили в палатах.
Из учителей военных лет Ольге Анатольевне особенно запомнились Елизавета Феодосьевна Коротких и ныне живущая Капитолина Николаевна Чулкова. И, конечно, Александр Михайлович Мороз. Когда молодой учитель А.М.Мороз, выбывший из армии по ранению, вернулся в среднюю школу и стал классным руководителем, его пятый класс тоже шефствовал над госпиталем, и пятиклассницу Олю особенно часто приглашали на радиоузел (чёрные тарелки репродукторов висели во всех палатах госпиталя), в «радиочас» для раненых, когда передавали очередной концерт силами школьников, видимо, бойцам нравился её голосок. Чтобы она могла достать до микрофона, под ноги ставили большой ящик. В числе раненых были и коношане, даже спустя немало лет после войны они узнавали Ольгу Анатольевну по голосу.
В довоенные годы кладбище у Кирпичного было почти незаметно в лесу. При мне старожилы нечасто вспоминали родственников, нашедших вечный покой у Кирпичного. Знаю, что там похоронен в 1938 году первый наборщик Коношской типографии Прокопий Степанович Куприянов, умер ещё нестарым. А в войну оно быстро росло. Эпидемии были нередки, особенно много бед принесла дизентерия. Сюда же в братские могилы везли целые штабеля трупов с проходивших эшелонов и санитарных поездов, а также умерших от ран в Коношском госпитале. Умершие солдаты так и остались безымянными.
Очевидцы рассказывали, что в числе похороненных были военные и в офицерской форме. Рассказывали также о горожанках, откуда-то приезжавших в послевоенные годы и ухаживавших за могилами близких им людей. Те могилы, а на них деревянные памятники со звездой, и я помню. Тем более помнила их Ольга Анатольевна. Помнила и дровни, на которых привозили со станции и от госпиталя умерших хоронить в братских могилах.
В Коноше госпиталь был один, но размещался он и его службы в разных местах, раненые находились в зданиях средней школы и больницы «на пятом». Соответственно были и два воинских кладбища. Воинское захоронение «на пятом» или Коношеозерское общеизвестно, а безымянное кладбище «на Кирпичном» нигде не значится. Может ли быть такое? Может. Коношеозерское тоже было в своё время безымянным, заросло мелколесьем и на нём пасли скот. Прежде всего благодаря энтузиазму фронтовика, директора Коношеозерской школы В.А.Корытова заброшенное кладбище было приведено в порядок и обрело статус воинского захоронения. Пусть давно закрыто кладбище на Кирпичном – с 1948 года, в связи с расформированием госпиталя, но его братские могилы тоже часть нашей истории.
Когда истощились запасы глины в карьере, кирпичное производство пытались наладить в другом месте Коноши. Но без Карташова дело не пошло: и кадры долго не держались, и кирпич получался не тот.
А создатель славы Кирпичного посёлка и в лестранхозе доказал свои организаторские способности. В числе немногих коношан-лесозаготовителей, удостоенных в годы войны звания «Почётный железнодорожник», был и инженер Коношского лестранхоза Наркомата путей сообщения Анатолий Иванович Карташов.
Давно уже нет на карте Коноши ни кирпичного завода, ни самого посёлка Кирпичный, в 1968 году решением Коношского поселкового Совета были упразднены и посёлок, и его название. Но о нём есть кому вспомнить, отсюда вышло немало известных коношских династий: Карташовы, Якушевы, Денисовы, Гладковы, Рогулины, Розенковы, Усковы, Заплатины, Кузнецовы, Макаровы, Мороз, Шолоховы, Калабановы, Калинины, Коломийцы, Лопатины, Долдановы, Садовы, Никуличевы, Пунчук…

Из лестранхоза Анатолия Ивановича переводят в суд, и долгие годы – 30 лет, работал судьёй, хотя не был дипломированным юристом (да и другие юристы того времени – практики), но законы знал назубок. Ему доверяли замещать председателя суда, А.И.Щипунову. В судебном расследовании был дотошен, в приговоре – справедлив. Не боялся вступаться за обиженных, например, за Рогулиных и Калабановых. Квартира Карташовых была открыта для всех, дети приводили домой своих друзей, и в голодные годы Карташовы делились со всеми своим скромным провиантом.
А.И.Карташова я лично не знал, сказывалась типичная психология провинциала: держаться от судейских подальше. Но, как говорится, скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Другом Карташова был хорошо знакомый мне Евгений Михайлович Ширяев, певец Коноши в живописи, инвалид войны, честный, умный и прямой человек.
В 1998 году, когда я заинтересовался историей Кирпичного, редко какая беседа с ветеранами Коноши обходилась без упоминания ими Карташова. Да и Анна помнилась старожилам не только как рекордсменка. Берёзовая аллея в центре Коноши – это и их с С.И.Ерёминой рук дело, когда они, две неугомонные подруги, были депутатами поселкового Совета.
После ликвидации кирпичного производства многие жители, особенно украинцы старшего поколения, уехали на свою родину. Но и у них уже были в Коноше корни, была родня. И они, и их дети приезжали все эти годы в Коношу и непременно наведывались к Карташовым.
И что интересно. Все бывшие жители Кирпичного единодушны в своей памяти о тех годах: жили трудно, но дружно и весело. Сообща работа и учёба, сообща делили горе и радость. Форменный феномен!
Трудно – это понятно. Адски тяжёлый труд, никакой механизации хоть на кирпичном заводе, хоть в поле. Разве что лошади выручали, ими месили глину, возили кирпичи, пахали… Много труда надо было положить также в своём в огороде и в хлеву – без личного подворья, на одну зарплату не прожить. Но чтобы дружно… Положим, трудолюбия было не занимать, ленивых здесь не держали. Но южане – это в основном хуторяне, их традиционное кредо в жизни: каждый сам за себя, один бог за всех. Откуда у них чувство коллективизма и готовность прийти на помощь другому? Не идеализируют ли ветераны прошлое?
Пришёл к такому выводу. Жили дружно и весело – это из памяти не вообще старшего поколения основателей Кирпичного и других посёлков, а их детей, то есть второго поколения, уже выросшего на коношской земле. Это они образовали тот сплав населения, который вошёл в нашу историю коношским «интернационалом», коношской общностью.
А до общности было натуральное вавилонское столпотворение с участием сорока племён. Для первых поселенцев Кирпичного даже языковое общение давалось нелегко. Плохо понимали друг друга не только белорус и татарин, а и русские, скажем, северяне из Филинской и южане с Кубани. Да и национальная рознь не исчезала сама по себе. В своих прежних условиях, то есть в западных областях страны, откуда большинство высланных, подогреваемая то войной, то политиками, она продолжалась в форме бандитизма и сепаратизма и просто неприязни одной нации к другой, что так очевидно проявилось уже в новое время на Украине и в Прибалтике.
Так что немало пришлось хозяину Кирпичного приложить ума и труда, чтобы разноплеменный, разноязычный, неуживчивый, а то и озлобленный «контингент», где большинство – высланные и обиженные, превратился в новую историческую общность – население посёлка, вобравшее в себя открытость и коллективизм северян и деловую хватку, практицизм южан. И сам Карташов учился у этих людей, строитель-директор обретал мудрость будущего судьи.

Текст книги рабочий, не окончательный, автор обращается к читателям этой электронной версии с просьбой делать замечания для улучшения книги по содержанию и форме. С.Н.Конин

Из давних газет

Успех Коношской команды на областных соревнованиях

С 25 по 31 июля в Архангельске при Обкоме Союза проходила областная спартакиада. Из 12 команд, участвовавших в спартакиаде, команда Коношского района заняла 3-е место.
Наши лучшие участники: Денисов Н.Н. занял первое место по велопробегу, покрыв 20 километров за 64 минуты 8 сек., тов. Мальгинов занял второе место, 20 километров прошел за 73 минуты 12 секунд, и тов. Карташева (из женской команды) заняла первое место по велопробегу на 10 километров, показав время 31 минуту 35 секунд.
Эти товарищи премированы ценными подарками: Денисов Н.Н. – полубаяном, Карташева – патефоном с полным набором пластинок, Нелин – гитарой и другие.
Лызганов, Архачев.
(«Сталинский ударник», 4 авг. 1938 г.).

Текст книги рабочий, не окончательный, автор обращается к читателям этой электронной версии с просьбой делать замечания для улучшения книги по содержанию и форме. С.Н.Конин

Пастырь-созидатель


Первое десятилетие протоиерея Василия

В 2007 году исполнилось десять лет деятельности на коношской земле настоятеля прихода храма преподобного Серафима Саровского, протоиерея Василия Ливке.
По своему статусу о.Василий – духовный глава района, к тому же несколько лет он оставался единственным священником в районе, три года ездил для совершения церковной службы в Ерцево, восьмой год по пятницам ездит в Подюгу, побывал в Климовской, Тавреньге, Волошке и т.д.
Есть повод поговорить о коношском батюшке и о результатах первого десятилетия его деятельности.
И это не только результаты по созданию церкви. Фактически он стал запевалой в преобразовании всего центра Коноши в том, что касается благоустройства.

Итак, в 1997 году в Коношу прибыл доселе никому в посёлке и в районе неведомый священник, о.Василий Ливке. Фамилия говорит об украинском происхождении, а если быть точным, то Василий Михайлович, по его словам, – украинец с венгерскими корнями. В этой связи поясним, что он – из благодатного солнечного Закарпатья, прародины древней Руси.
Ранее в наших краях уже перебывали духовные лица отовсюду и разных верований, даже какой-то пастор из Котласа, и никто долго не задерживался.
Многим тогда казалось: и священник-южанин не приживётся здесь. К тому же в Коноше испокон веков своей церкви не было, а попытка восстановить своими силами ближайшую Кремлёвскую церковь оказалась безуспешной по причине малочисленности местного кремлёвского населения и отсутствия у простых коношан транспорта для поездок туда.
Но оказалось, что о.Василий – не новичок на севере, более того: первое место его церковной службы – суровый Крайний Север, Мурманская область. Что касается второго места, тоже на севере, в Сольвычегодске, то оно стало заметной вехой не только в личной биографии нашего священника, а и в летописи всей епархии. О. Василий Ливке вошёл в современную историю старинного русского города как строитель, это его энергией, упорством, хозяйственной хваткой в 1992-1997 годы восстанавливался в Сольвычегодске знаменитый памятник архитектуры Строгановской эпохи – Введенский собор. И не случайно новый епископ Архангельский и Холмогорский Тихон направил его летом 1997 года в Коношу настоятелем доселе несуществовавшего храма, был уверен: о.Василий добьётся того, что будет и в Коноше храм.
Ещё до того епископ побывал у нас, и с руководством района они осмотрели несколько построек, наконец остановились на бывшем банке 1938 года постройки. Мало сказать, что здание старое и давно обветшало снаружи и в помещениях, – полвека с лишним оно стояло на болоте, и сруб в основании фактически сгнил.
Старый снимок 1998 года не передаёт всей степени разрушения – к тому времени коношская православная община с неутомимым пастырем во главе уже привела здание в порядок, по возможности благоустроила интерьеры и территорию. Все окна – уже целые и на них видны занавески, двери и полы починены, судя по свисающим проводам-времянкам на фото, проведён электросвет… Да и обшивка скрывала разрушения в срубе.
Потому напомним, что первоначальное состояние здания было ужасным, всё, что можно было оторвать и унести, унесено. Территория вокруг с незапамятных времён являла собою болото, куда даже собаки остерегались заходить, и к этому настолько привыкли, что просто не замечали вопиющего несоответствия такого болота с понятием центра Коноши. Тем, кто уже не застал того болота, трудно представить, сколько труда было положено на преображение этого участка на главном перекрёстке райцентра. Одним словом, молодому коношскому священнику пришлось начинать с нуля.
Ничто не делалось самотёком, и на блюдечке ничего не подносили, денежный дождь не пролился, каждый шаг требовал полной отдачи сил и способностей. Иконы и утварь собирали повсюду, многие жители несли иконы от бывших церквей своих волостей. А колокола пришлось искать-собирать по всей области, даже с минного тральщика есть колоколец.
Коношане по привычке всё ещё считают, что нынешняя церковь – это бывший госбанк, приспособленный под храм и украшенный куполами. А на самом деле от старого здания осталось не больше четверти стен, всё остальное заменено. Фактически это было не переоборудование, а новое строительство. И внутреннее помещение переоборудовано – вся прежняя обстановка убрана, в том числе снесены перила, кабинетные простенки, разобраны восемь печей. 16 тысяч кирпичей вынесено женскими руками, а на уличной территории мужчинами перелопачены горы грунта. А неотложные работы по восстановлению полов и кровли, утеплению стен… Адский труд.
Уже в августе 1998 года церковь была освящена полным чином, с участием владыки Тихона и многочисленных гостей, и получила имя преподобного Серафима, Саровского чудотворца.

Надёжными помощниками о.Василию на тех трудных первых шагах стали прихожане и благотворители В церковной летописи, которую ведёт община, сообщается:
Создавая духовную святыню – первый коношский храм, непрестанно трудясь и молясь, под благословением о.Василия Ливке, община зарекомендовала себя следующими достойными людьми. Это Н.А.Ларина и В.Ю.Ларин, Р.Г.Войнова и С.П.Войнов, А.А.Ливке, Т.А.Такранова, В.В.Рохина, М.А.Пилясова, З.П.Алендрасова, К.С.Верещагина, Л.Ю.Черепанова, Л.В.Сидорова, Л.Н.Уткина, Е.Н.Лобачева, В.Б.Будаков, С.В.Моисеев и другие.
Местные власти и руководители организаций в трудное для прихода время оказывали неоценимую помощь – как моральную поддержку, так и материальную в виде материалов и техники. Каждый выполнял свою посильную часть работы, особо во славу церкви потрудились в те годы Ю.В.Савинов – глава Коношского района, его заместители О.Г.Реутов и С.А.Захаров, А.Н.Романов – гендиректор ОАО «Лидер», В.Р.Пинаевский – начальник Коношского ДРСУ, братья В.Г., В.Г. и С.Г.Левачёвы – Волошская лесная компания, «Севдорстройсервис», А.П.Исаев – начальник ВЧД, Н.Б.Кокорин – начальник ПМС, В.В.Баженов – председатель Коношского райпо, С.И.Конончук – директор ООО «Крона», С.А.Селивёрстов – начальник Коношского РОВД и другие.
Причём, восстановление здания и создание храма пришлось на смутное время экономического кризиса, безработицы, безнравственности. Несмотря на все беды, коношане не впали в отчаяние, горячо молясь, создавали святыню коношской земли. Помогали кто чем мог, от мала до велика, порой делясь последним, понимая, что создание духовного очага наполнит их правдой, любовью, верой, красотой.
Спаси Господи всех, потрудившихся во славу Божию!

Первые помощники названы. Но за десять лет перечень добровольных помощников значительно обновился, всех назвать, наверное, невозможно. А кого бы сегодня назвал сам о.Василий?
Он отметил следующее: минувшее после открытия церкви десятилетие характерно прежде всего продолжением традиции содействия в работе по обустройству храма и территории. Политику Ю.В.Савинова продолжили последующие главы района – О.Г.Реутов и В.П.Васильев, после А.П.Исаева – нынешний начальник ВЧД О.Д.Юрчук. В число меценатов вошли С.В.Серов, А.А.Лёушкин, А.И.Сосновский.

Продолжу изложение нашей беседы по случаю юбилея диалогом в жанре интервью.
Интервью в газетном стиле на злобу дня, о сиюминутных текущих хозяйственных заботах – уместно ли оно в повествовании о священнике в книге, которая, как говорится, «для вечности»?
А почему бы и не сказать о сиюминутных хозяйственных заботах? Разве только в молитвах и требах заключается деятельность настоятеля храма? Ведь приходской священник – он и духовный пастырь в своей вотчине или в целом в районе, он же и глава учреждения, которое, во избежание запустения, требует постоянного хозяйского глаза.
Говорю, в общем-то, прописные истины – так это и будет восприниматься через каких-нибудь несколько лет. А для моего времени и для моего поколения такой разговор на сегодня (2007 г.) совершенно внове, ещё только привыкаем к нему и к таким темам.

– Отец Василий, уже можно говорить, что результаты превзошли все первоначальные ожидания, – таков мой следующий вопрос настоятелю храма. – Все видят: церковь и вся территория вокруг преобразились неузнаваемо. Декоративная ограда с её каменными столбами, клумбы, асфальт, колодец с насосом, дом для приезжающих, в самой церкви – подвесные потолки, красивые интерьер, царские врата, утварь. Всё это и многое другое свидетельствует о процветании. Надо думать, теперь и проблем серьёзных у вас больше нет?
– К большому сожалению, о процветании говорить ещё рано. Всё, что люди у нас видят, – это результат изнурительных усилий в поиске средств и материалов. Проблема в том, что те средства, которые мы зарабатываем, покрывают лишь малую долю расходов. К тому же ежемесячно должны перечислять в епархию на строительство будущего собора 15 тысяч рублей, да 5 тысяч платим налогов и около 5 тысяч – на содержание церкви и часовни (отопление, свет, газ, телефон, бензин, литература, всевозможный ремонт). В общей сумме расходов получается 25 тысяч – сумма для нас очень значительная. В общем, мы по-прежнему в стадии выживания и все десять лет держимся в состоянии экстремальной ситуации. Буквально каждый день я хожу с протянутой рукой.
А энтузиазм не может быть вечным. Если в первый год пришли для земляных работ 20 мужчин – кто сколько мог поработать, кто-то на час, кто-то больше, то сегодня этого нет, работают только два добровольца: Сергей Войнов и Саша Власенко.
И даже на такие мизерные источники дохода, как продажа крестиков, свечей, мы не можем рассчитывать в полной мере, ими торгуют в магазинах все, кому не лень, хотя депутаты обещали в этом содействие.
Мы все хотим, чтобы Коношская церковь стала подлинным украшением Коноши, но красивое здание и красивая территория вокруг – это не только украшение и парадная сторона дела. Это и хозяйский подход. Например, я покрыл фундамент железом, хотя это намного дороже покраски, зато фундамент с таким покрытием долговечен, сколько ни крась его – он будет гнить, а под железом простоит долго. То же самое – дренажная система: она и часть благоустройства Коноши на всей территории между проспектом и улицей Пионерской, она же – необходимость, уже и забыли все, что здание поставлено на болоте. А забор длиною ни много ни мало 100 метров, он обошёлся недёшево. Уже одна только очередная покраска требует немалых сумм: покраска церкви, гаражей, сарая, забора, домика приезжих, всего комплекса, что и создаёт общую красоту.
Не буду перечислять все наши затраты и нужды – им нет конца. Скажу только, что львиная доля всех расходов – это содержание здания церкви и территории. По карману ли нам такое содержание?
С наболевшими вопросами пошёл по организациям. Были поставлены в различных учреждениях Коноши, где работает в общей сложности не одна тысяча людей, десять ящиков для пожертвований. И что же? За месяц в среднем на один ящик приходится 300 рублей пожертвований, а только один лист для кровли обходится в 430-460 рублей. Или такой простой пример: вы обращали внимание, что на воскресной службе зажигаются все лампады? Все и на весь день – так должно быть. А ведь это тоже немалые расходы: на день надо лампадного масла три литра, а литр стоит 75 рублей. Уж не говорю о том, что за стройматериалы и за работу строителям тоже надо платить.
Но ящики для пожертвований пустуют, хотя в Коноше есть высокооплачиваемые отрасли, но и там сумма пожертвований не больше, чем от наших прихожан, живущих на одну пенсию. А в среднем на каждого работника коношских учреждений приходится полтора рубля пожертвований. Как ни странно, больше всех жертвует на нужды церкви воинская часть, за что им большое спасибо.
Разве об этом должен говорить пастырь церкви – о ценах и затратах? Но я вынужден об этом думать ежечасно и заниматься этим постоянно, чтобы хотя бы сводить концы с концами. Не знаю, надолго ли хватит сил…
Опустить руки и пустить всё на самотёк? Делать кое-как я не могу и не хочу, а уж если делать, так чтобы было на совесть и красиво. Во все времена церковь была лицом города, и можно говорить, что наша церковь действительно стала лицом Коноши. Для этого и стараюсь. Многие здесь фотографируются на память и шлют фотографии во все концы страны. О том, что церковь стала украшением посёлка, знают в области, в Москве, С.-Петербурге... И переживать за неё должны все.
Так что настроение у настоятеля Коношской церкви далеко не юбилейное. Состоятельные люди, меценаты в районе есть, но их щедрость зачастую приходится на те приходы, где ещё всё впереди. Хотя в Коноше успешно трудится вот уже ряд лет церковь, и стараниями о.Василия она всё более становится подлинным украшением райцентра. Так давайте обратимся к ней и окажем ей достойную поддержку. Чтобы не потерять то, что уже создано на сегодняшний день.

Текст книги рабочий, не окончательный, автор обращается к читателям этой электронной версии с просьбой делать замечания для улучшения книги по содержанию и форме. С.Н.Конин

Куда идти помянуть…

Приведу обращение о. Василия к коношанам накануне Троицы в 2003 году – как пример пастырской деятельности коношского батюшки. Оно примечательно именно коношским колоритом и весьма характерно для первых лет проповеднической миссии о.Василия.
А сначала надо сказать о самом праздновании «коношской» Троицы.
В памяти моего поколения и людей постарше этот праздник, как обряд и обычай, прочно связан с посещением могил предков. Для «старой» Коноши воскресный день Троицы – это непременное посещение родового кладбища.
При моей жизни на улице Приозёрной в Троицу мимо нашего дома шли бесконечной вереницей жители центральной Коноши, поскольку погосты на Верхнем, на Филинской, на Глубоком и за озером Нижним были последними пристанищами не только для умерших жителей лесозаводского микрорайона, а и для всего жилого сектора восточной части Коноши. Допустим, при мне уже существовало кладбище «на пятом», но предки старожилов западной и восточной частей Коноши в основном покоились на Верхнем, туда и шёл отовсюду пожилой народ, главным образом женщины. А вместе с бабушками, конечно, шли, с угощением для поминок, их взрослые дочери и зятья, внуки, племянники и т.д. Мужчины шли выпить и закусить.
О.Василию предстояла непростая задача: переломить этот обычай – привести традиционные Троицкие поминки в соответствие с православным каноном. И уже можно говорить о результатах: с каждым годом всё большее число коношского населения идёт на кладбище помянуть сродников в день Троицкой родительской субботы.
Текст обращения небольшой – в рамках газетного пожелания и поздравления. Но в нём – суть устных бесед и проповедей о.Василия на эту тему.

С уважением отношусь к обычаю коношан в Троицу идти на кладбище, понимаю, что обычай исходит из того, что церкви в этом посёлке, довольно молодом, раньше не было. Но ныне церковь есть, её двери открыты для каждого, и пора вспомнить исконно православную традицию идти на кладбище поминать сродников именно в Троицкую родительскую субботу.
Церковным каноном не возбраняется идти на могилки помянуть усопших и в день Троицы – после посещения праздничной службы в церкви. Троица – великий праздник православия, и отправиться на кладбище, проигнорировав церковь, – значит, повернуться спиной к Троице.
По духовному закону, покойный упомянут тогда, в церкви помянут молитвой. Зайдите в храм Божий, где служба специально начинается пораньше, а после этого и на кладбище можно идти.
К тому же, если позволит погода, богослужение будет совершаться у Поклонного креста, ведь он воздвигнут у церкви для того, чтобы дать возможность коношанам Троицкой церковной панихидой помянуть всех тех, чьи косточки, может быть, даже не погребены по-христиански, не преданы земле и не имеют могилки, лежат во всех землях, где прошла война. И чуть ли не в каждой семье есть такие сродники, покоящиеся в безымянных могилах, или могилы известны, но далеко и туда не съездить. Куда идти помянуть их в Троицкую субботу или в Троицу? Ясно, что не на местное кладбище. А уместнее всего идти в церковь и к Поклонному кресту.
Поздравляю прихожан нашей православной церкви, всех коношан и жителей района с праздником Святой Троицы! Добра и благополучия вашим семьям.
О.Василий, настоятель церкви Серафима Саровского.

Текст книги рабочий, не окончательный, автор обращается к читателям этой электронной версии с просьбой делать замечания для улучшения книги по содержанию и форме. С.Н.Конин

Служение добру

Допустим, в срезе текущих забот достаточно полно отразилась в моём рассказе о приходском священнике хозяйственная и пастырская сторона его деятельности. А духовная сторона? Этот мой вопрос к себе самому – как или каким конкретным фактом рассказать о духовной стороне пастырской миссии о.Василия и о его личном отношении к такой миссии? – разрешился сам собою. Ответом стал такой интересный факт.
20-23 августа 2009 года в Архангельской области находился Патриарх Московский и всея Руси Кирилл, сменивший покойного Алексия II. Он посетил Соловки, Северодвинск и Архангельск. На многолюдных встречах с Патриархом в столице Поморья были и местные священники. Наши причт и паству представлял о.Василий. По возвращении он ответил на мои вопросы.

– В окружении высокого гостя было много важных персон, больших начальников. А вы? Смогли ли увидеть главу Русской Православной Церкви вблизи?
– Действительно, высокопоставленных лиц рядом со Святейшим было много. Одних епископов восемь из разных епархий – Архангельской, Вологодской, Мурманской, Костромской и других областей. Но и наши приходские священники не были на заднем плане, мы подходили к Патриарху, и он благословлял нас. К тому же мне просто повезло: на одной из встреч в Архангельске я оказался совсем рядом с ним, вот как сейчас с вами, хорошо его видел и слышал.
– Ваше впечатление от этих встреч?
– Обратил внимание: Патриарх не отгорожен какой-то невидимой чертой от простых людей. Он хорошо знаком с историей Архангельска. Знает проблемы страны и не сглаживает их, не «обходит острые углы». Говорит Святейший негромко, но его слышно повсюду – очень хорошая дикция, проникновенный, в то же время могучий голос, отличное владение словом, широкий кругозор. И огромная сила духа чувствуется в его словах. Он их не ищет, они идут свободно, из самой глубины души и никого не оставляют равнодушным.
А главное впечатление – чувство подъёма. Патриарх словно вдохнул в нас высокую энергию служения добру, дал такой заряд духовной силы, который, я уверен, будет поддерживать меня всю жизнь.

Текст книги рабочий, не окончательный, автор обращается к читателям этой электронной версии с просьбой делать замечания для улучшения книги по содержанию и форме. С.Н.Конин

Подвиги Серафима Саровского

Говоря о церкви, надо сказать и об угоднике Божием, чьё имя она носит

1 августа 1759 года (все даты – по новому ст.) в семье курского купца Исидора Ивановича Мошнина родился третий ребёнок, Прохор. И.И.Мошнин много занимался строительством и как раз в то лето возводил в Курске храм в честь Сергия Радонежского и Казанской Божией Матери. Вскоре купец умер, и строительство продолжила вдова, Агафья Фотиевна. Она часто брала на стройку сына, и однажды Прохор, поднявшись с матерью на колокольню, оступился и упал с большой высоты. В отчаянии сбежала вдова с колокольни, и каковы же были её изумление и радость, когда она обнаружила сына на земле невредимым. Объяснение чуда спасения видели в том, что это ангел подхватил мальчика и опустил на землю. И другое тяжкое испытание выпало на долю Прохора, в девять лет он заболел так сильно, что уже не оставалось надежды на исцеление. И снова чудо. Позднее о.Серафим рассказывал, что во сне явилась к нему Богородица, это она принесла исцеление.
После смерти отца семья испытала нужду. К тому же надо было достраивать храм, и все средства вдова вкладывала в строительство. Старший брат Алексей имел лавку, и Прохор помогал ему. Но не лежала у него душа к деньгам, расчётам и барышу. Уже в отрочестве он готовил себя к монастырской жизни, и после освящения достроенного храма, по благословению матери, ушёл в 1778 году в Муромские леса, в Саровскую пустынь. Сначала был там послушником, работал в монастырской пекарне, столярничал, плотничал, был лесорубом и сучкорубом, трелевал и сплавлял лес по Саровке. В свободное время любил уединяться в лесу, быть на природе.
И снова испытание: заболел водянкой и три года не мог встать с постели. Его уже исповедали и причастили в ожидании кончины. Но снова явилась во сне Богоматерь, после чего Прохор выздоровел и отправился по городам и весям собирать пожертвования на строительство церкви, участвовал в её возведении.
16 августа 1786 года он был пострижен в монахи и получил новое имя: Серафим (пламенный). Уже вскоре удалился из монастыря на пустынножительство в лес, жил в небольшой избушке на берегу Саровки, завёл огород и пасеку. Вместо подушки у него было на постели полено, ночью он молился и клал поклоны – до нескольких тысяч. В праздники и воскресные дни о.Серафим посещал обитель, брал хлеба на неделю. В дни поста в течение трёх лет питался одной снытью в сыром и варёном виде. Некоторые монахи пытались жить по его примеру, поселялись неподалёку, но не выдерживали такого сурового отшельничества и возвращались в монастырь. А о.Серафим берёт на себя новый аскетический подвиг: тысячу ночей простоял он на большом камне в лесу, зимой в любой мороз и вьюгу, летом под тучами комаров…
В 1804 году на него напали в лесу три мужика. О.Серафиму было 45 лет, рослый и могучий, к тому же с топором, он мог бы дать им отпор, но не стал затевать драку. Его избили до потери сознания и искали в келье деньги, а нашли только три картофелины. А до этого на него упало бревно на лесозаготовках и он ходил сутулясь, после избиения стал совсем согбенным и передвигался, опираясь на палку или топорик. Разбойников нашли, но батюшка Серафим простил их. Впрочем, зло было наказано, сгорели дома всех троих.
Следующий подвиг – затворничество, лишь в 1825 году о.Серафим вышел из кельи. По пути в монастырь обустроил родник, который обрёл славу целебного. Неподалёку от чудесного источника братия построила батюшке Серафиму маленькую келью укрыться от непогоды, там он в перерывах между молитвами заготовлял дрова, занимался огородиком, принимал и исцелял приходивших к нему людей.
После выхода из затвора о.Серафим вступает в высший подвиг – подвиг старчества и исцеления духовных и телесных болезней. Множество паломников приходило к нему со всей России. Принимал он всех, как отец своих детей, и каждого встречал словами: «Здравствуй, радость моя». Каждому находил особое слово, благословлял и дарил немного сухариков.
15 января 1833 года преподобный Серафим скончался в своей келье на коленях перед иконой «Умиление». Восемь суток нескончаемый людской поток шёл мимо сделанного из дубовой колоды гроба, где покоилось тело батюшки Серафима. Многих он защитил от бед и наставил на путь истинный, многим дал утешение и исцеление. Погребён он в Саровском монастыре. В январе 1903 года старец Серафим был канонизирован, приобщён к лику святых.
(Из книги «Страницы жизни батюшки Серафима Саровского», Саров, 2002 г.)

«Прп. Серафим ещё молодым пошёл в монастырь, прошёл все монашеские послушания, работы, испытания, прошёл все виды монашеского жития и достиг величайшего духовного преуспеяния, творил великие чудеса, исцелял неизлечимо больных, предсказывал события, которые всегда исполнялись…»
Игумен Никон (Воробьев).

Интересную информацию сообщила выходец из пос. Ерцево З.Н.Статкевич (Иванова):
11 декабря 1937 года в возрасте 84 лет на Бутовском полигоне был расстрелян свмч. митрополит Серафим (в миру Леонид Чичагов) – внук и правнук известных в России адмиралов. Именно ему мы обязаны тем, что имя прп. Серафима Саровского было прославлено и в 1903 году он был канонизирован.
В 1896 году, спустя полвека после кончины Саровского чудотворца, Леонид Михайлович Чичагов составил «Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря», которая стала самым значительным трудом его жизни. Она была издана и преподнесена Государю, что повлияло на решение вопроса о прославлении преподобного Серафима Саровского.
Саровский чудотворец скончался 15 января 1833 года.
И в этот же день, 15 января 1991 года, было второе обретение мощей Серафима Саровского, они хранились на чердаке Казанского собора в С.-Петербурге. Тогда же, в январе, Зинаиде Николаевне удалось приложиться к этим мощам, когда они были перенесены в Александро-Невскую лавру.
В настоящее время в любом православном храме есть иконы святого старца. Например, портрет работы Евстафьева «Серафим в житии»…

Текст книги рабочий, не окончательный, автор обращается к читателям этой электронной версии с просьбой делать замечания для улучшения книги по содержанию и форме. С.Н.Конин

Шествие в Дивеево

2003 год памятен невиданным паломничеством в Дивеево и Саров – в дни празднования столетия со времени причисления Серафима Саровского к лику святых. Бесконечные вереницы паломников со всех концов России... Уже сама картина этого грандиозного шествия наглядно свидетельствовала о том, что коношская церковь обрела имя, поистине чтимое по всей Руси великой. В том паломничестве участвовали и наши земляки, например, москвичи В.И.Старцев из Хмельников (это паломничество было у него одним из многих, а в 2010 году он побывал и в Иерусалиме) и С.А.Порохин из Николаевки, полковник, учёный и писатель.
Сергей Алексеевич Порохин так рассказывал о своих впечатлениях:
«Всё сошлось удивительно точно. И желание отправиться в паломническую поездку в Дивеево, и деньги на поездку, и подъём от предчувствия сопричастности к Русскому Миру, и оказалась дома словно специально сбереженная старая дедова иконка святого Саровского, изготовленная не в какой-то, а именно в 1903 год. Тогда, ровно сто лет назад, был прославлен этот русский подвижник, чьи слова и поныне пророчески живут в народе: «Кто прославит меня, того и я прославлю». Такое по масштабу событие в русском православном мире случается нечасто. Сейчас или никогда. Еду!
Ночью наш автобус с паломниками из Москвы взял курс на Саров. Остановка во Владимире. Успенский собор освещают только звёзды. Виден Марс. Накануне слышал информацию, что эта планета впервые за несколько тысячелетий так близко подошла к Земле. Она долго сопровождала наш автобус, мчавшийся в направлении Нижнего Новгорода.
Утром пришлось покинуть автобус – его не пропускала милиция. Проверка документов. Далее путь на Дивеево, 15 км, пешком. Наша группа влилась в многотысячный поток людей, шедших в многокилометровой колонне крестного хода. В этом шествии было что-то невероятное. Хоругви, иконы, пение… Людской поток то и дело останавливала милиция, направляла на обочину дороги. Какие-то «знатные особы» в иномарках и в сопровождении машин эскорта прорывались вперёд. Всё это удлиняло во времени путь пеших паломников.
Современная обувь, которую носят женщины, никак не приспособлена для многокилометровых переходов по асфальту, поэтому многие шли босиком. А для многих простых православных людей пеший путь начался не с автобуса, остановленного в Цыгановке, а за сотни вёрст – от порога своего дома. Те, кому на автобусе дорого, идут пешком издалека уже несколько дней, ночуют в палаточных лагерях, разбитых вдоль всего пути. Установили палатки военные и МЧС, там же стоят и полевые кухни, кормят кашей и чаем бесплатно. Мелочь, а приятно: государство наконец раскошелилось на грошовый обед. Значит, не чужое.
Местные жители, высыпавшие за ограду своих домов, с любопытством и недоумением смотрели на невиданное зрелище: куда и зачем за тридевять земель припёрлось столько народу? В Дивеево? И что уж там такого? Воистину «несть пророка в отечестве своём».
В целом впечатление от поездки незабываемое. Жив русский народ, и это придаёт силы…».

Текст книги рабочий, не окончательный, автор обращается к читателям этой электронной версии с просьбой делать замечания для улучшения книги по содержанию и форме. С.Н.Конин

Благое дело
Часовня Николы Угодника открыта для посетителей

30 октября владыка Тихон и протоиерей о. Василий освятили возведённую на ст. Коноша часовню, названную во имя Николая Чудотворца

Проезжавшие в минувшую субботу утром через станцию Коношу пассажиры с удивлением смотрели из окон на вокзальную площадь – она была буквально заполнена народом.
Не только прихожане нашей коношской церкви и жители Коноши, а и гости из других волостей района прибыли на это торжество, иные, как, например, подюжане, приехали коллективами, на автобусах.
Сначала в церкви Серафима Саровского прошла, под главенством епископа Архангельского и Холмогорского Тихона, с участием настоятеля этой церкви о. Василия и других служителей епархии, при большом стечении народа, торжественная литургия.
Затем торжество было продолжено на вокзальной площади, где состоялось главное событие: освящение новой часовни. Торжественная и красочная служба, прекрасные песнопения, проникновенные слова епископа Тихона, выступления главы МО О.Г.Реутова и меценатов-строителей – всё это надолго останется в памяти участников торжества. Все собравшиеся могли ознакомиться с внутренним убранством часовни, помолиться, поставить свечку во здравие, получить благословение владыки.
Завершением церемонии стала установка на стене часовни таблички, сообщающей: «Часовня возведена на личные сбережения Серова С.В., Сосновского А.И., Лёушкина А.А. Построена работниками пекарни «Добрый хлеб». Освящена в честь Николая Чудотворца 39.19.2004 епископом Архангельским и Холмогорским Тихоном и настоятелем коношской церкви протоиереем о. Василием Ливке. Коноша. 2004 г.».
С.Конин.
(«Коношский курьер» от 2 ноября 2004 г.).

Текст книги рабочий, не окончательный, автор обращается к читателям этой электронной версии с просьбой делать замечания для улучшения книги по содержанию и форме. С.Н.Конин

Где была «мордобойка», там вознёсся православный крест

Сам по себе нередкий для нынешнего времени факт возведения часовни на вокзальной площади побуждает отметить два необычных факта.
Во-первых, эта часовня в честь святителя Николая Мир Ликийских – первое в районе действующее храмовое сооружение, возведённое по назначению, а не в приспособленном помещении. С точки зрения православного зодчества здание полностью соответствует своей миссии, это особенно заметно внутри помещения: вместо обычного потолка гражданской постройки мы видим традиционный для православного храма свод, уводящий взгляд ввысь и уже этим настраивающий душу на возвышенный лад.
А второй момент, выводящий эту архитектурную красавицу из обычного ряда церковных построек, и подавно исключителен: воздвигнута она на месте, где в 50-60-е годы стояла пивная, собиравшая вокруг себя вполне определённый «контингент». Во времена пивнушки место это пользовалось дурной славой, и не случайно в народе его окрестили «мордобойкой». Какое новое название этого места войдёт в память земляков – покажет будущее. Но и сейчас ясно: если для проезжавших через нашу станцию пассажиров увиденная из окна вагона часовня – ещё одна в ряду прочих, поставленных на других станциях в последнее время, то для нас часовня как бы озарила добрым светом эту территорию и облагородила площадь не только в архитектурном плане, а и в историческом. И остаются в памяти земляков уверенные и вдохновенные слова епископа о том, что отныне не только часовня освящена, а и всё это место, осенённое честным животворящим крестом, освящается и каждого приезжающего-отъезжающего благословляет на свет и добро.
«Мордобойка» и часовня – место одно, а эпохи разные.

Текст книги рабочий, не окончательный, автор обращается к читателям этой электронной версии с просьбой делать замечания для улучшения книги по содержанию и форме. С.Н.Конин

Илья Пестерев: расписался на рейхстаге, строил Коношу

Илья Иванович Пестерев заслуживает памяти коношан и как фронтовик, дошедший до Берлина и оставивший свою подпись на рейхстаге, и как строитель.
Работал не где-нибудь, причём на видных должностях, а в СМП-222 и как раз в те годы, когда эта строительная организация возводила многие современные здания в райцентре и в районе, фактически преобразила Коношу, создала современный её облик.
После 79 лет жизни Илья Иванович жаловался на невозможность вспоминать прошлое, а до этого у него была прекрасная память, и кое-что я успел записать при наших редких и коротких встречах. Что-то, характерное или примечательное для истории края, – хотя бы пунктирно, а что-то, прежде всего из его необычной фронтовой биографии – поподробнее.

Десятник леса в свои 17 лет

Родился он в 1924 году в деревне Шестовской Валдиевского сельсовета. Закончил четыре класса начальной школы у себя дома, затем учился в Коноше, а семилетку заканчивал в Подюге. Отец пообещал: школу закончишь без троек – куплю хромку, гармошку то есть. И купил. А потом и сам Илья повзрослевшему брату-гармонисту Николаю купил баян, с этим баяном младший Пестерев был в числе актива у Клементьева в Коношском ДК.
А Илье было не до музыки – работа с малых лет в помощь отцу, потом война… У родителей было их 13 детей, из них только два сына, помощники отцу, – Илья и Николай. Вместе с двоюродными братьями летом отец с Ильёй жили и работали в деревне, а на зиму уезжали на лесопункт 21 км (ныне ст.Валдеево), работали вместе с братьями Козенковыми (о них говорится в материале по Валдееву, о З.Соколовской).
Помнятся спецпереселенцы. Их селили в посёлках по всей Вельской ветке на 5-м, 10-м, 16-м, 21-м км, в Шенчуге – несколько тысяч человек. В Шенчуге и больница первая появилась, другая – на 5-м.
Больницы и вошебойки – суровая необходимость. На старинном тракте от Валдиева к Вельцам у небольшого озера Толстинского стоял спецпосёлок, так там все его жители вымерли от эпидемии, остались пустые бараки, их впоследствии облюбовали охотники и сенокосники.
Жили высланные на первых порах хуже некуда, попрошайничали по соседним деревням. А после войны жили лучше местных колхозников, потому как работали в лесной промышленности.
Отец участвовал в первой мировой войне, был в плену в Германии, затем снова на войне – с Польшей, дошёл почти до Варшавы, отступал… Вернувшись в деревню, крестьянствовал, а с образованием лесопунктов работал на 21-м км, был стахановцем, школьник Илья ему помогал в лесу. В 1943 году, будучи на фронте, Илья узнал, что отца тоже мобилизовали – на трудовой фронт: работал на военном заводе на Урале. После войны отец снова пошёл работать на л/п 21-й км, а когда лесопункт прикрыли, вернулся в деревню, до глубокой старости трудился в колхозе, жил в бедности и лишь перед кончиной стал получать пенсию – 72 рубля (мать, колхозная свинарка, получала пенсию 12 руб.).
Отец работал в лесу много лет, да и на старости ходил в лес постоянно, хоть по делу, хоть ни за чем или лекарственные травы собирал, ходил в любое время, зимой и летом. Это и спасало после вредного цеха на военном заводе.
По общему убеждению, здоровьем и долголетием Пестерев-старший обязан лесу, природе. Несмотря на все тяжкие жизненные испытания, жил долго, двух недель не дожил до 90-летия. В больницу ни разу не обращался.
В начале войны, когда призвали из лесопунктов мужиков под ружьё, Илья стал кадровым лесозаготовителем и в свои 17 лет был уже десятником.

Переправа, переправа,
Берег левый, берег правый…

24 июля сорок второго ему исполнилось 18 лет, а 8 августа получил повестку. Вместе с ним в армию призвали шестерых из родной деревни. А в Коноше собралось призывников со всего района 42 человека – собирали не один день, это была уже далеко не первая в сорок втором году мобилизация. Ехали в Москву в пассажирском вагоне, и весь вагон – одни коношские.
В распределительном пункте шестерых из них, в том числе Илью Пестерева, Ивана Патракеева и Колю Румянцева, направили во 2-е артиллерийское училище гвардейской учебно-миномётной бригады (ГУМБ). Москва, Хорошевское шоссе, Октябрьские «красные казармы». Изучали «катюши», но воевать на «катюшах» не довелось. На смотры курсантов приезжал «сам Ворошилов». Много лет спустя, будучи в Москве, не утерпел бывший курсант, проехался туда, казармы те сохранились…
Жили голодно. Иван Патракеев после наряда на кухне прихватил тайком для товарищей пять картофелин в кармане, его уличили в хищении, посадили на двое суток на гауптвахту, а оттуда – с маршевой ротой под Сталинград. На войне уцелел, после войны работал в Подюге на лесопункте 36 км. Ещё были с ними в училище два валдиевских Козенкова, Григорий и Николай, оба пришли с войны без ноги: Григорий Васильевич стал жителем Коноши-2, а Николай Яковлевич осел в Подюге.
По отбору Илью зачислили в училище в связисты, обучали с августа 1942 до июня 1943 года по специальности связист полевых кабельных линий. В феврале 1943 года Красная Армия стала именоваться Советской Армией, и сменились знаки различия, были введены погоны. Недоучили, всего лишь месяца не хватило до окончания полного курса и присвоения звания лейтенанта. Страшные потери в Курском сражении вынуждали отправлять на фронт всё, что было под рукой. Ночью пришёл приказ. По тревоге всех курсантов построили и объявили приказ об окончании учёбы, после чего вызывали по фамилиям, кому надлежало немедленно отбыть на фронт.
Пестереву присвоили звание сержант (три полоски на погонах), назначили командиром отделения связи, дали в подчинение 12 рядовых и направили в действующую армию. Пешком прошли 12 км., дальше – по железной дороге в теплушках.
Привезли куда-то, выгрузили и сразу в лес – укрыться от авиации. Прибыли в Калугу, в запасной артиллерийский полк.
Формирование прошло быстро. Двухчасовой марш. Не успели добраться до места, как попали под бомбёжку. Первые потери. Потом всегда старались при возможности укрываться в лесу, и всё равно авиация доставала. К тому же рации наблюдательных пунктов (НП) немцы быстро пеленговали и довольно точно наводили авиацию на позиции полка.
Сержанта Пестерева определили во взвод управления 350-го лёгкого артиллерийского полка противотанковых 76-мм пушек. Две ночи переночевали в лесу, помылись в палатках, сменили обмундирование и – на Смоленское направление, под Ельню.
Август сорок третьего. Ночь. Через реку Ельню, пользуясь внезапностью, переправилась на подручных средствах пехота, а с нею – наблюдатели-батарейцы из полка. Немцы тут же перебросили сюда войска и артиллерию, чтобы не допустить переброски на плацдарм наших подкреплений, а с рассветом навалиться танками и самолётами и смять пехоту, как это не раз бывало.
Все наши попытки переправить на подмогу пушки и войска заканчивались неудачей – вся река даже ночью хорошо просматривалась с противоположного высокого берега под осветительными ракетами и кишела разрывами, люди и пушки идут на дно. Шквальный огонь по реке из орудий и миномётов не прекращался ни на минуту.
Командир взвода управления полка ставит Пестереву задачу: установить связь с наблюдательным пунктом на том берегу. Такая задача ставилась уже не впервые. Были отправлены две трёхместные лодки по три связиста в каждой с телефонами и катушками кабеля, но о них ничего не известно, и связи по-прежнему нет.
НП укрылся под береговым обрывом и недосягаем для вражеского огня. Корректировщики полка на том берегу выявили цели, нужно их подавить, а главное – дать на батареи координаты на случай предстоящих утром атак врага. Срочно нужна связь с НП, без связи артиллерия слепа.
От отделения связи осталась половина. Посылать больше никого Пестерев не стал, доложил, что сам пойдёт. Взял с собой в напарники связиста Сашу, вдвоём нашли лодку, одноместную. За неимением других и такая годится, погрузили в неё два телефонных аппарата да четыре катушки с телефонным кабелем, да сами двое. Поплыли, протягивая привязанный одним концом за правую ногу Пестерева провод за собой через реку. Грести трудно – сильное течение, лодка глубоко осела, провод назад тянет, да и тьма кромешная. То и дело от фонтанов воды рвущихся мин лодку чуть не захлёстывает. Осветительные ракеты помогают ориентироваться на реке, но и выдают лодку вражеским наблюдателям. Впрочем, на реке мишеней много – стрелковые роты пытаются переправиться, кто на плотах, кто на чём.
Лодка уже почти пересекла реку, до берега оставалось каких-то 10-15 метров, и тут затаившийся в засаде немецкий пулемётчик дал прицельную очередь. Саша был убит наповал, Илье пуля попала в руку. С натянутым проводом лодку потащило течением и на повороте прибило к берегу. Там оказался раненый связист из отделения Пестерева. С помощью солдата-пехотинца и раненого товарища Илья выбрался из лодки, сообща выгрузили телефоны и катушки. Связь между штабом полка на одном берегу и НП на другом была установлена.
Недолго радовались, где-то через 8-10 минут разрывом мины телефонный кабель оборвало. Но и этих минут хватило, чтобы наши наблюдатели успели передать в полк нужные координаты.
Переправить раненых связистов обратно на свой берег удалось только на следующую ночь, настолько был сильный и непрерывный обстрел реки. В полевом эвакогоспитале встреченный знакомый раненый лейтенант из полка рассказал, что те связисты из отделения Пестерева, отправленные двумя группами на двух лодках устанавливать связь, почти все погибли, остался тот раненый, к которому прибило лодку Пестерева. В общем, больше половины отделения выбыло из строя в первом же бою. Не боевое крещение, а «мясорубка».
Ельню взяли, когда Пестерев вышел из медсанбата.
Но простреленная крупнокалиберным пулемётом рука не заживала, и Пестерев снова был отправлен в тыл – в госпиталь в Казани. Там же оказался и тот знакомый лейтенант, с его помощью удалось вернуться в полк, ставший родным. Уцелевшие из шести связистов двое за героизм при восстановлении связи были представлены к наградам. Илья Пестерев получил медаль «За боевые заслуги».
В 1972 году Илья Иванович ездил с В.М.Рачковым в Берлин. Конечно, побывали и у рейхстага, и он даже нашёл свою подпись, от неё остался различимым конец фамилии: «рев».
(Подробнее о боевом пути сержанта Пестерева см. в главе о фронтовиках).

Текст книги рабочий, не окончательный, автор обращается к читателям этой электронной версии с просьбой делать замечания для улучшения книги по содержанию и форме. С.Н.Конин

Вокзал, гостиница, ДК, КБО, ПГС…

Демобилизовавшись по ранению 25 мая 1945 года, И.И.Пестерев всю свою дальнейшую жизнь посвятил профессии строителя. В строительно-монтажном поезде прошёл путь от нормировщика до главбуха, мастера, заместителя начальника СМП-222 по Коношскому участку. Был «правой рукой» легендарного строителя Коноши В.А.Бабичева. Непрерывный стаж строителя – 36 лет.

Конечно, о делах коллектива СМП-222 много раз писала районная газета, нередко под информациями стояла подпись И.Пестерева.
Вот одна такая информация из новогоднего номера газеты за 1958 год:

Первые дома Коноши-2

Строители Коноши-2 добились в истекшем году немалых трудовых успехов. План работ строительно-монтажный поезд №222 выполнил на 100,3 процента.
Коллектив участка прораба В.Сергеева ввел в эксплуатацию первые дома будущего поселка железнодорожников. Из них – два дома восьмиквартирные, два двухквартирные и общежитие. План жилищного строительства выполнен на 112 процентов.
Ещё больших успехов добились строители вторых путей. Земляные работы выполнены на 158 процентов, укладка главных путей – на 336 процентов, станционных путей – на 467 процентов. Самого большого успеха достигли балластировщики – они годовое задание выполнили на 1053 процента.

Из газетной хроники за 1968 год:
В конце Октябрьского проспекта около здания районной больницы появилась новая строительная площадка. Рабочие прорабского участка СМП-222 начали нулевой цикл для 40-квартирного кирпичного жилого дома для медицинских работников.
Работы по закладке фундамента ведет бригада, которой руководит А.А.Минин.
И.Пестерев.

Из хроники строительства:
1963 год – построены новая районная больница и здание райкома партии.
1964 год – построены новый пассажирский вокзал и районный Дом культуры в каменном исполнении, строится гостиница…
В 1968 году созданы Коношский прорабский участок СМП-222 и посёлок ПГС. До этого на Коноше-2 существовал посёлок ВГС.
Аббревиатуру этих двух посёлков-спутников расшифровывали кто как: ПГС – посёлок городского строительства, постоянное городское строительство, посёлок гражданского строительства… А в основном в народе закрепилось такое название этих посёлков: ВГС – временное гражданское строительство, ПГС – постоянное гражданское строительство. Посёлка ВГС давно уже нет, на том месте воинское захоронение. А правильное название ПГС такое: «Промышленное гражданское строительство».
Итак, кирпичные 70-квартирные и 119-квартирный жилые пятиэтажки в центре Коноши, весь архитектурный комплекс посёлка-спутника ПГС (постоянное гражданское строительство), вокзалы на ст. Коноша и Коноша-2, гостиница, Дом культуры, Узел связи, комбинат бытового обслуживания (КБО), районная и железнодорожная больницы, здание райкома партии (ныне райадминистрации), детсад, три школы в каменном исполнении – Коношская средняя, Железнодорожная и Коношеозерская, очистные в Коноше и Коношеозерье, железнодорожная электростанция, реконструкция вагонного депо, склады для «Полярника» в Заречье. А ещё жильё, фермы и силосные траншеи на селе. Ко всему этому Илья Иванович приложил руки и знания.

Илья Иванович, можно сказать, стоял и у истоков создания нынешней стальной магистрали на Воркуту.
Отряды СМП-222 треста «Севтрансстрой», в 50-е годы возводившие вторые пути, дислоцировались по всей железной дороге Коноша – Котлас, более тысячи человек. На одной только станции Валдеево в сотнях вагонов-теплушек разместились 500 человек.
Многим помнятся бесконечные ряды вагонов, приспособленных под жильё для строителей и образовавших целые улицы на Коноше-2 – посёлок ВГС (временное гражданское строительство). Каждый день оттуда выезжали в Коношу десятки и сотни рабочих на возведение объектов по всей её территории вплоть до восточной окраины в районе возводимой ими больницы…
В 1953 году в связи с массовой амнистией многие вчерашние «зэки» стали путейцами, в основном землекопами. Экскаваторов в то время было мало, многие горушки к востоку от Коноши срыты их лопатами на балласт для отсыпки насыпи вторых путей.
От этих людей всего можно было ожидать. Когда шли составы с амнистированными, их пропускали без остановок в Норменге, Валдееве, Вересове – от греха подальше.
Этот специфический контингент принёс на стройку свои порядки. Жутких слухов ходило много. Илья Иванович пояснил на этот счёт: слухи сильно раздуты. Хотя случались у них и убийства – в своей среде. А населению они особого вреда не причиняли.
Заработки были высокие, и всё заработанное обычно пропивалось.
Не все готовы были честно «вкалывать» в поте лица, иные пытались поживиться за счёт стройки. Как-то Пестереву передали записку, мол, положи тысячу рублей у такого-то столба, иначе… Были и требования-угрозы оплатить дни пьяных прогулов или начислить больше, чем заработали.
В общем, надо было держать ухо востро, контингент – далеко не подарок. Многие снова оказывались в «зоне». Из 700 человек, принятых на работу, в постоянных кадрах осталось не больше 70 человек, зато это были надёжные, умелые, добросовестные работники.
Добрую славу оставил о себе прораб В.П.Окатов. Сам из бывших заключённых, он был для них непререкаемым авторитетом. Не жалел себя в деле, имел подход к людям и прекрасно знал строительное дело.
Да и начальник СМП-222 И.А.Минков пришёл из «зоны» – отбывал срок на Воркуте по известной 58-й статье. Строители не просто уважали этого бородача, его любили, перед ним преклонялись. Умный и энциклопедически образованный, по-человечески мудрый и прямолинейный, никому не угождал, несгибаемый по характеру и твёрдый в отстаивании интересов стройки, прекрасно знал теорию и практику строительства на всех стадиях. Ему было присвоено почётное звание «Заслуженный строитель РСФСР». Имел высокий авторитет не только на своей стройке, его приглашали на работу в столицы на высокие должности, но Минков стоял на своём: никуда не поеду, пока не закончу объекты в Коноше.
Позже штаб строительно-монтажного поезда перебрался в Сольвычегодск, и Минков в Коноше бывал наездами, потому запомнился коношанам как большой начальник из города. А в первые годы головная контора поезда находилась именно в Коноше, и Исаак Абрамович был хорошо знаком коношанам 50-х годов и, разумеется, районному руководству той поры...
Работал на стройках до семидесяти лет. Выйдя на заслуженный отдых, уехал в Ленинград, прожил пенсионером недолго.
Его достойным учеником и преемником по Коноше стал Виктор Афанасьевич Бабичев, оставивший о себе в народе добрую память.
Много было приезжих из числа завербовавшихся на стройку, прежде всего – отделочников. Например, из Гомеля прибыли 60 штукатуров-маляров. Почти все эти женщины осели в Коноше, в основном на ПГСе, стали кадровыми строителями, заслуженными тружениками.

Будучи парторгом, И.И.Пестерев нередко бывал в райкоме партии, и у него осталась светлая память о первом секретаре райкома Б.А.Зарубине. Ценил в партийном шефе неутомимость в работе, требовательность к начальникам и доброжелательность к простым людям, его особый интерес к строительству объектов производства и соцсферы.
Помнил ветеран многих земляков, кто на его глазах прошли путь от рядовых до командиров и стали известными людьми. В их числе – юный Володя Левачёв, боевой парень-железнодорожник, свой в среде молодёжи, рабочая косточка, со временем ставший руководителем областного масштаба...
А сколько раз И.И.Пестерев водил своих коммунистов в выходные дни на воскресники (суббота ещё не была выходным днём и субботники появились позже) по благоустройству улиц или в порядке шефской помощи селу в заготовке кормов в 50, 60, 70, 80-е годы – при Шубине, Попове, Зарубине, Бубнове, Никулине, Торопове. Где туго шло дело с выполнением плана по кормозаготовкам, туда посылали строителей СМП-222, и они никогда не подводили район.

Текст книги рабочий, не окончательный, автор обращается к читателям этой электронной версии с просьбой делать замечания для улучшения книги по содержанию и форме. С.Н.Конин

«Вредитель» стал чекистом

Монопольная официальная идеология во все времена в своём тиражировании неизбежно предвзята, а то и просто конъюнктурна. Когда-то слово «чекист» было как бы синонимом выражения «рыцари без страха и упрёка», а с конца ХХ века оно стало ругательным. Понимаю, что не держать нос по ветру чревато… Как бы там ни было, но моя цель – избежать публицистической предвзятости. К тому же история о чекисте интересна уже в том плане, что этот же самый чекист был прежде в статусе «врага народа» и в Коноше значился в районном списке жертв политических репрессий.

С Верховажья в Коношу переселились, как уже где-то у меня сказано, многие, ещё во времена Северного края, благо Верховажье – наш сосед. Например, у Александра Александровича Набокова родная деревня – буквально под боком, через Тавреньгские Слободчики. Но его путь в Коношу из Верховажья оказался окольным и долгим.
Слушая его неспешные рассказы о своём жите-бытье, я каждый раз ловил себя на смысли: откуда у этого человека, столько всего пережившего, перетерпевшего, такая жизнестойкость? От генов его деревенского роду-племени? От родимой земли, дававшей силу и тогда, когда он был далече от своей деревни Дубровинской? Или же его эпоха, щедрая на противоречия и крайности, не щадившая ни слабых, ни сильных, в то же время давала шанс тем и другим стать сильнее обстоятельств? А то, что эпоха прошлась своими светлыми и тёмными гранями по его судьбе, – это бесспорно.
1912 года рождения, Шура Набоков был ещё мал, но запомнил свою деревню после семнадцатого года, когда с фронта возвращались озлобленные солдаты – с яростью на митингах и жаждой мщения. К ним присоединялись обыватели, видевшие возможность на волне погромов барских имений поживиться грабежом. Другие городские обыватели наведывались в деревню менять свои вещи на продукты. Комитеты всех уровней призывали на борьбу с Деникиным и Юденичем Другие агитаторы звали на крестьянскую войну против большевиков...
Смолкли залпы. Но по-прежнему коротка была расправа с врагами и союзниками, достаточно было доноса.
Когда старшего брата, Ивана, члена партии большевиков, в 1931 году арестовали по доносу как противника антирелигиозной кампании и пособника церкви, судили как «врага народа» и отправили на Воркуту, местные власти стали косо смотреть и на оставшихся в деревне Набоковых. Уже и на Александра был донос, мол, вредитель. И тоже был арестован, и был суд. А он сбежал. Подался на Север, в Заполярье… Под чужой фамилией работал в Архангельске на Цигломени в «Лесоэкспорте», плавал на пароходе по Печоре, плотничал на Белом море…
В тех краях он встретил немало земляков: кто ушёл на лесопильные заводы на заработки, кто, как и он, сбежал от греха подальше. Землячество – великое дело, земляки поддержат в трудную минуту, помогут, в общении дадут душевную опору. Вот так однажды, общаясь по-землячески, решили мужики выручить попавших в заключение односельчан. Сложились и наняли в Архангельске адвоката. Тот доказал, что не зря ест хлеб. Осуждённых, в их числе и Набоковых, освободили из заключения.
Братьям вернули доброе имя, и Александр почувствовал себя уверенно в жизни, теперь и он принадлежал к поколению, о котором пелось: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…». Чашу репрессированного хлебнул сполна, но зла на советскую власть не держал. Брат Иван тоже не затаил обиду, хоть и отказался снова вступать в партию, когда предложили. Сказал: «Я и так со своим народом, со своей страной».
В 1935 году Александра призвали в армию, да не куда-нибудь, а… в войска НКВД. Давно ли скрывался от людей в форме, которые «при исполнении»…
Не забыт отчий дом, откуда вынесли и продали с молотка всё домашнее имущество, не забыт чурбак вместо стола… Но столь же ярко живут в памяти боевые товарищи. Ведь НКВД – это не обязательно органы репрессий, это и милиция, контрразведка, борьба с вражеской агентурой. Чекисты, с которыми служил Набоков, – надёжные в смертельном деле однополчане.
– Какие замечательные ребята были, верные долгу, настоящие товарищи, ни в чём не подведут. Не о себе думали, а о деле, – рассказывал ветеран. – Храбрости у них было много, каждый готов в огонь и воду, но не всегда хватало умения. А враг направлял агентуру опытную…
После армии работал дежурным по станции, да недолго: война. И снова он в войсках НКВД: охрана мостов и других объектов военного значения, участие в операциях по выявлению и ликвидации вражеской агентуры. Такая агентура обосновалась даже вдали от фронта, на Вычегде, хорошо законспирированная. Её цель – в нужный момент взорвать железнодорожный мост и парализовать эту важнейшую единственную магистраль, по которой шли на Урал эвакуированные заводы, а с Урала – боевая техника и сибирские полки.
Операция по ликвидации той агентуры была трудной и кровопролитной. Один за другим гибли чекисты, но диверсия была предотвращена.
В войну почта работала исправно, и братья письмами разыскали друг друга. Иван воевал под Ленинградом, писал, что на хорошем счету у командиров, имеет благодарности. Погиб в 1942 году. Как потом узнал Александр, никто не уцелел в той атаке, кто штурмовал Синявино.
Блокаду Ленинграда довелось прорывать и младшему Набокову. Три бригады морской пехоты северян, куда влились и части НКВД, высадились на льду под Шлиссельбургом. При очередной атаке на посёлок №6 очередь из автомата прошлась по сержанту Набокову. Было ему в том 1942 году ровно 30 лет. Из госпиталя юбиляр сбежал. Лучше сойтись с врагом лицом к лицу, чем каждый день видеть изувеченных, умирающих своих. Да и за брата, считал, не сквитался.
К братве, с которой сроднился в бригаде, не попал. В маршевую роту и – шагай, пехота, на передовую с пополнением, куда определят. Определили в дивизию прорыва.
В сорок четвёртом снова ранение, осколок мины попал в голову. Рана заживала, но зрение заметно ухудшилось. Врачам было ясно: отвоевался сержант, после госпиталя будет комиссован. Утешали: «Ну и что с того, что инвалид, зато живой и скоро дома будешь». А он не стал дожидаться врачебной комиссии и снова сбежал из госпиталя. На фронт. Инвалид стал артиллеристом.
Хоть продырявлен и контужен, да ещё и полуслепой, но руки-ноги целы, и боевой опыт значил немало. Когда выбывали из строя командиры, Набоков брал командование на себя – был помкомвзвода и командиром взвода. Своих солдат он берёг. К нему приходили необстрелянные юнцы, он учил их воевать с умом, чтобы задачу выполнить и уцелеть. По личному опыту знал: у противника – умелые артиллеристы, особенно миномётчики, если засекут блиндаж или огневую точку – больше двух снарядов или мин им не понадобится. И сам учился у других.
Запомнилась тщательно подготовленная атака на село, она блестяще удалась – уцелевшие гитлеровцы разбежались, побросав орудия. Насмотрелся за войну и на бездарей, пошлёт такой пехоту в атаку на высоту на «ура!» без поддержки артиллерии, потом подойдёт артиллерия и смешает с землёй высоту, а брать её уже некому – вся пехота полегла.
Пригодился и опыт «энкеведиста» – не раз удавалось избежать ловушек опытного и коварного врага.
Лишь после победы Александр Набоков встал на инвалидность. К довоенной специальности дежурного по станции его и близко не подпустили врачи. Стать, как в юности, плотником или моряком тоже здоровье не позволяло. Как жить? И поздоровее его в пору массовой демобилизации не могли найти работу.
В Вожеге, по пути на родину, зашёл в райком партии узнать насчёт работы, а там секретарь – его земляк. Тот самый, кто в 31-м раскулачивал Набоковых. Оба – секретарь и посетитель – в военных гимнастёрках с нашивками за ранения и медалями, разговор пошёл по-солдатски прямолинейный:
– За что Ивана посадили?
– Встал на дороге – спихнули…
А с трудоустройством секретарь помог. Но недолго пробыл Набоков в Вожеге, перебрался в Коношу, стал железнодорожником.
О послевоенной жизни в Коноше я ничего не спрашивал у ветерана, а зря. Уже позже узнал, что бывший чекист не просто исправно нёс трудовую вахту, а всё примечал, любую мелочь. Вся литература о высадке агентурных групп под Коношей по плану «Целлариуса» сводится к тому, что группы были эпизодическими, в 1942 году, они выявлены и ликвидированы. А Набоков был уверен: в Коноше у немцев имелась своя постоянная агентура, и вычислил агента, который во время войны скрывался в тайном убежище в угольной насыпи на складе топлива, а для радиопередач уходил на север по железной дороге в сторону посёлка 711 км, антенну от рации забрасывал на дерево.

Под стать хозяину в крутых виражах судьбы и приветливая хозяйка дома. Мария Михайловна тоже немало хлебнула лиха в своей жизни, особенно в годы войны.
В июле сорок первого мобилизованных на оборонные работы отправили на открытых платформах в Вологду. Сестра отбыла в телячьем вагоне на несколько дней раньше. Уже в Лодейном Поле встретились на пароходе. Попали под бомбёжку, и их отправили обратно в Вологду. Не успели тому обрадоваться, а оказалось – везут не домой, а в Череповец, оттуда в товарном вагоне – на Волховстрой.
Опять бомбёжка, эшелон разбомблён и пошёл под откос, чудом уцелела. Определили во взвод, которым командовал хромой дядя Митя Ганин, и отправили за пять км на реку Волхов рыть противотанковые рвы. Снова бомбежки, одна за другой. Уже глубокая зима, обуви нет, выдали им липовые лапти. Укрывались в землянках, потом отвели в деревню. Населения осталось – один старик. А еда строителям рубежей – ломоть хлеба на день. Вот уже и тыл, где строили оборону, стал передовой, мимо войска идут.
Было и такое: в какой-то злополучный день после рытья противотанковых рвов пошли девчата на отдых, а за неимением другого пристанища отдыхали обычно в церкви. Маша замешкалась, и девчата ушли без неё. А тут – самолёты с крестами. За три километра было видно, как от прямого попадания бомбы на месте церкви взметнулся столб белой извести и кирпичной пыли. Стал храм братской могилой для 16-летних девушек…

С именем А.А.Набокова связана и такая страница в истории Коноши, как деятельность важнейшего участка нашей станции паровозной эпохи – склада топлива. Это сейчас склад почти сошёл с производственной сцены, и мало кто о нём знает. Но в 40-50-е годы Коношский склад топлива играл большую роль в жизнедеятельности железной дороги, станции и посёлка. С 1950 года, 20 лет, возглавлял это предприятие А.А.Набоков.
Склад был первой группы и обслуживал паровозы нескольких районов – из Коноши, Няндомы, Вожеги и Кулоя. Штат – 100-120 человек. В месяц принимали до 30 тысяч тонн угля из Воркуты, Подмосковья, Кузбасса… Это 500 вагонов. Через каждые 20-30 минут подходила «спарка» из двух паровозов на заправку углём.
Было на складе и дровяное топливо. Сначала – для паровозов, затем – на нужды населения. Склад находился там, где позднее были построены мастерские дистанции пути. В 1962 году склад топлива перевели на Коношу-2.
Уголь и прочее топливо брали не только железнодорожники, а и другие организации Коноши. На этот счёт дисциплина была строгая – на сторону без предварительной заявки и разрешения топливо не отпускать, как бы ни просили посетители «войти в положение». В Исакогорке начальник склада топлива «вошёл в положение» и угодил в тюрьму на три года.
На этой почве у Набокова было немало конфликтов с начальниками разных рангов, в том числе – с районными властями. Так что первых лиц района 50-80-х годов он хорошо знал. Неплохое мнение осталось у него о первом секретаре райкома партии: своей властью не злоупотреблял, не нажимал на «телефонное право», честный во всём, порядочен.

Текст книги рабочий, не окончательный, автор обращается к читателям этой электронной версии с просьбой делать замечания для улучшения книги по содержанию и форме. С.Н.Конин

«Мне радостно читать такие письма, когда пишут про весёлую и радостную жизнь»

Картина на чердаке

Эта картина была найдена случайно. Когда Майя Михайловна Забалуева разбирала хлам на чердаке старого дома на Зелёной, потолок под нею провалился, и она упала прямо в квартиру. Впрочем, всё обошлось благополучно... А на том чердаке среди ненужного хлама обнаружила редкую для слободских домов заводского посёлка картину, столь же старую, как и дом. Не копию Шишкина или иного классика живописи (в соответствии с модой 40-50-х годов ХХ века), а настоящую картину неизвестного художника размером метр на полтора. На полотне изображена семейная группа. Кто эти люди на картине? Для сегодняшнего поколения – загадка. А для Майи Михайловны загадки нет, потому что в далёком детстве они, сёстры Артюгины, не раз бывали в доме и в той в семье. Это семья Волгиных, живших здесь ещё на заре существования лесозавода.
Тот дом Волгиных стоит поныне (2009 г.). И это не просто старый, а самый первый дом, положивший начало улице Зелёной, в годы войны получившей в народе название Вдовьей. Новостройка была околицей посёлка, а за домом – лес стеной.
Главу семьи, директора лесозавода Волгина уже никто не помнит, он умер рано. Даже имени-отчества никто не мог назвать. Краевед Н.В.Ускова по моей просьбе провела небольшое исследование. Семью Волгиных она знала, поскольку жили по-соседству. Правда, главу семьи не помнит. Зато хорошо запомнились женщины Волгины.
Она выяснила и припомнила следующее:
Согласно домовой книге В.А.Волгин прибыл в Коношу из Мордовии 1 марта 1932 года по направлению на должность директора лесозавода №10 сроком на пять лет, видимо, по контракту. Новый директор приехал с женой Александрой Варламовной и детьми – восемнадцатилетней Верой и семилетним Валентином. Для молодой семьи был построен дом на два конца. Строили спецпереселенцы и местные жители – рабочие завода. Сюда же переехала и сестра Александры – Павла Челнокова с семьёй, Челноковы жили во второй половине дома. Позднее мужа Павлы перевели в Усть-Шоношу, и Челноковы переехали туда.
Вера работала в ЕПО (райпо), в магазине райпотребсоюза в центре Коноши (где был «старый» базар с тремя магазинами), затем была бухгалтером на межрайбазе до выхода на пенсию. Дочь её Светлана всю жизнь посвятила школе, работала в районе, затем переехала в Череповец. Внучка Людмила работает на Череповецком телевидении.
В доме у Волгиных было всегда красиво и аккуратно. Вера любила рукодельничать. Занавески на окнах, шторы на дверях вышиты «ришелье», всюду вышитые или связанные крючком салфетки, везде на окнах цветы. В доме стояли лакированный, тёмного цвета шкаф и комод с зеркалом.
Александра Варламовна Волгина, 1893 года рождения, надолго пережила своего мужа, скончалась в конце 70-х годов, похоронена на «Верхнем». Запомнилась как добрая и спокойная, она всегда была добросердечна к людям. Да и все соседи улицы Зелёной жили дружно, помогали друг другу во всём. У всех были в хозяйстве коровы, также и у Волгиных. Когда к ним или к кому другому привозили сено, все дружно помогали хозяевам: взрослые носили вилами и ношами сено, дети утаптывали его в сеновале. Сенокос у Волгиных был на 711 км (разъезд Ширыхановский), за пять км от Коноши, но всё успевали – и по работе, и по хозяйству. А в огороде у них, помимо картошки и овощей, всегда были цветы и клубника. Цветы в то время – большая редкость, обычно же в огородах выращивали картофель, турнепс для коров, брюкву, репу и горох для детей.
Из рассказа М.М.Забалуевой:
По всему было видно, что семья Волгиных – более культурная и более обеспеченная, чем рядовые коношские – недавние выходцы из окрестных деревень. К Вере и школьнику Валентину Волгиным приходили друзья, в их числе и сёстры Артюгины, и Майя Михайловна на всю жизнь запомнила невиданное в их домах угощение: борщ с салом и со сметаной.
На картине запечатлена семья Волгиных начала 30-х годов: глава семьи, его жена и сынишка Валентин.

Добавлю сведения о старшем Волгине со слов краеведа А.Н.Чиркова (70-е годы) и мои предположения.
Все, кто помнит Волгиных, подчёркивают, что семья эта явно не деревенская и выделялась не только материальным достатком как семья директора завода – филиала московского треста, а и городскими манерами, культом чистоты, культурой поведения. Но и не из бывших господ или царских инженеров, инженерные познания и опыт руководителя, судя по всему, получил в советское время.
Скорее всего, Владимир Александрович Волгин был направлен в Коношу не вообще из Мордовии, а из Ижевска, уже тогда – промышленного центра и кузницы рабочих и руководящих кадров для всей страны. Можно также предположить следующее: молодая семья Волгиных образовалась накануне Первой мировой (старшая дочь Вера родилась в 1914 году) из передовой рабочей среды. Супруге Александре был к тому времени 21 год, значит, и Владимир был в тех же годах или постарше. Затем – мировая война, революция, гражданская война. Надо думать, в чём-то похож в судьбе на Фурманова, на гражданской был геройским командиром. Пройдя все эти этапы, Владимир вернулся в Ижевск на завод уже не рядовым рабочим, был на руководящих должностях, отучился на рабфаке (рабфаки созданы в 1919 году), прошёл определённую школу командира производства и был направлен хоть и в северную глухомань, но на весьма важный участок индустриализации…
Возможно, и В.А.Волгин уезжал с Челноковым в Усть-Шоношу, когда в годы войны лесозавод был законсервирован и многие были направлены в Усть-Шоношский леспромхоз. Можно также предположить, что был ранен на фронтах германской и гражданской, поскольку скончался рано – в 1947 году, похоронен на «Кирпичном» (то кладбище давно закрыто).
В числе фотографий, которые краевед Ускова разыскала по истории деревень Верхней и Тёмной, представлено фото, сделанное в Вологде в 1932 году, на нём – Черепановы Григорий и Александр, а рядом с ними Вера Волгина.
Надо полагать, в свои восемнадцать лет Вера была полноправным помощником отцу-руководителю. Снимок наводит на мысль, что Вологда была в те времена как бы головной базой лесозавода и станции Коноша. И в самом деле, до образования Коношского района по всем серьёзным надобностям ездили в Вологду. Видимо, и эта тройка была направлена в командировку от лесозавода по важным делам, а заодно и сфотографировались по такому случаю.
Ещё одна версия: в далёкие 20-е годы в Архангельской губернской комсомольской организации в числе верховодов был Саша Волгин из Онеги, делегат комсомольского съезда. В 30-е годы был направлен на Урал и работал там инженером. Возможно, было гнездо онежских активистов Волгиных, прошедших одинаковый путь: гражданская война, комсомол, рабфак, индустриализация, Урал, а оттуда – куда направит партия большевиков.
Идейная закваска хорошо чувствуется в биографии сына Волгиных Валентина, о нём рассказывает одноклассница Тося Демидова. Став моряком, он навсегда покинул Коношу. После кончины обоих родителей Вера Владимировна всё никак не хотела расставаться с родительским домом, жила в нём одна сколько могла, пока позволяло здоровье. Затем дочь Светлана увезла её в Череповец, а за домом присматривать попросила Майю Михайловну, с давних пор дружившую с Волгиными.


Из воспоминаний Антониды Николаевны Гайгул (Демидовой)

О Валентине Волгине я наслышан давно – о нём восторженно писала мне в своих письмах его одноклассница, Тося Демидова, в замужестве Гайгул. Живёт в Чите, но Коношу не забывает, и мы с нею переписываемся.
Она не раз вспоминала в письмах о своих друзьях по школьному выпуску. Аркадия Николаевича Чиркова я, конечно, отлично знал, можно сказать, принял от него эстафетную палочку краеведческого поиска… Знал и учительницу Волошской средней школы Надежду Васильевну Хлудневу, о ней, как о сестре Героя Социалистического Труда Н.В.Смолина, у меня говорится в книге «Коноша и коношане». О сподвижнике великого конструктора космических ракет С.Королёва Николае Ермолине рассказывает в одной из глав моей второй книги о коношанах его друг со школьных лет Г.Д.Тихонов… Других выпускников не знаю. Суммирую её письма. В том числе – о её родителях, о Дальнем Востоке... К ним добавлю письмо Н.В.Хлудневой.

Помню начало и конец войны. 22 июня 1941 года мы ходили к южному семафору за цветами по случаю окончания школы-семилетки. Возвращаемся и видим: группы встревоженных людей спешат куда-то, оказалось – на площадь у леспромхоза, слушать важное выступление Молотова. Громкоговоритель висел на столбе у площади. Там мы и узнали: война. Первоначальная наша реакция: всеобщий патриотический энтузиазм, девочки завидовали парням – те, небось, успеют отличиться в войне с фашистами, которая конечно, будет скоротечной, и ребята скоро вернутся со славой, а кто-то и с орденом. Уже утром 23 июня военкомат был полон ребятами 1922, 1923 годов рождения – все рвались идти добровольцами в армию, слово «фронт» ещё не стало привычным. В числе тех ребят был и мой старший брат Валентин, только что закончивший 10 классов.
В считанные дни опустели полки магазинов. Карточная система, 300 гр хлеба на человека. Мы учились в средней школе, нас и учителей подкармливали во вновь организованной школьной столовой – давали по тарелке «болтушки» с разведённой на воде мукой, для неё мы приносили с собой в школу ложки. Мама каким-то образом ухитрялась выпекать лепёшки из травы и мякины, поддерживали и родственники из Ротковца, что на реке Волошке.
Мы все старались хорошо учиться в школе, хотя это было непросто – не хватало всего, самого необходимого. Долгими зимними тёмными вечерами готовили уроки, нередко при лучине – для керосиновой лампы не всегда имелся керосин. И всё же многие из нас потом получили высшее образование. После школы я поехала в институт в Москву, поступила. День 9 мая 1945 года встречала там. Отец возвратился домой в 1945 году.
Из письма Н.В.Хлудневой:
В 1944 году Коношская средняя выпустила один класс, наш. Он был последний военный, выпуск 1945 года состоялся уже после войны. Ой как трудно было учиться в то время. Трудно, но интересно. Мы рано взрослели и серьёзнее относились к жизни. В нашем классе было 22 ученика, и были свои таланты. Павлик Рушкин писал стихи, одно из его стихов, посвящённое выпускникам, было помещено в общешкольной стенгазете, и под его стихотворением кто-то изменил первую букву в фамилии, Рушкин стал Пушкин. Павлик промолчал, а мы гордились: у нас в классе есть «свой Пушкин». Аркадий Чирков – и музыкант, и фотограф. Гертруда Дик хорошо рисовала. Таланты Вали Волгина были беспредельны… Все мы имеем высшее образование. Смотрю на фото нашего выпуска, вот Галя Ерыкалова, Тася Скрипко, Зоя Хижняк, Катя Пашкова, Наташа Гаврилова, Женя Давыдова, Гертруда Дик, Витя Березин, Аркадий Чирков, Оля Ястребова, Маня Ольховская, Валя Волгин, Павел Рушкин, Люся Попова, Тося Демидова… После окончания школы девочки шли в институты, абсолютное большинство мальчиков – в военные училища. Это говорит о хорошей подготовке нас в школе, о хорошей работе учителей. Спасибо им за это.
Все мы разъехались после школы. Как пишет Тося, думали – не надолго, оказалось – на всю жизнь. Я после окончания Ярославского пединститута по направлению оказалась в Забайкалье, где прожила 20 лет, десять из них – на берегу Амура: на одном берегу Россия, на другом – Китай. Но родная Коноша всё время звала обратно, и с 1968 года я снова на своей малой родине, работаю в Волошской средней школе.
Жаль, не всем нашим выпускникам повезло. Ещё в девятом классе, это был 1942-1943 учебный год, трёх мальчиков призвали в армию: Николая Ермолина, Виктора Барчана и Павлика Кулигина. Барчан погиб на фронте, а Кулигин и Ермолин окончили высшие военные училища. Витя Березин окончил высшее мореходное училище, работал в Архангельске, заболел и умер в возрасте 47 лет. В расцвете лет умерла учитель русского языка и литературы Тамара Зязина.
А самая трагическая судьба – у Гертруды Дик.
Это была милая, скромная девушка немецкой национальности. Примечательно уже то, что за 10 лет учёбы в школе она получила только одну оценку «4» – по сочинению в десятом классе, всегда у неё были только «5». Очень хорошо помню: когда мы учились в 1-3 классах, по итогам первого полугодия и конца учебного года лучшим ученикам, кто учился только на «ох» (очень хорошо, эта оценка тогда была вместо «отлично»), вручали подарки – собирали всю школу в зале, вручал директор школы. Как правило, первыми получали подарки Катя и Маргарита Дик – старшие сёстры Гертруды. Затем вручали Гертруде и т.д. Не хвастаясь, скажу, что и я была в числе награждённых.
Дик воспитывались в большой семье. В детстве я эту семью немного знала, жили они в конце улицы Трубной, около Нижнего озера. Мы, группа девочек, ходили мимо их дома и часто по пути из школы заходили к ним. Не понимали, что надоедаем взрослым. Мать была домохозяйкой, а отец, старшие братья и сестра работали на лесозаводе. Когда я уже жила в Забайкалье, мне писали, что брата Гертруды арестовали. Сама она закончила институт связи, но работать по специальности ей не разрешили. Нашла работу на железной дороге, её приняли стрелочницей. Не вынесла косых взглядов, злых словечек и бросилась под поезд… Грустным получился конец письма, но это тоже история Коноши…
Антонида Гайгул:
Осенью большинство ребят взяли в армию, и они стали курсантами военных училищ. В нашем классе остались четверо парней: Валя Волгин, Паша Рушкин, Витя Березин и Аркадий Чирков. Трое после школы поступили в военную академию. Волгин и Березин стали морскими офицерами, а Рушкин служил на Украине, полковник. Аркадия Чиркова по болезни не взяли в армию, и он всю жизнь посвятил родной школе – был учителем, организатором турпоходов.
Нам с Людмилой Степановной Рушкиной (Люся Попова в молодости) в этом году (2009 г.) исполнилось 82 года. Прожита большая жизнь – мы дети военных лет, и вместе со старшими переживали все невзгоды того времени. «Много нами было пережито, много нами пройдено дорог, но любовь и дружба не забыта, я ее в груди своей сберег» – так мы жили в те годы.
Мы с Люсей жили в центре Коноши, в те времена – сплошь деревянного поселка, рядом со старой школой, а новая двухэтажная была отдана под госпиталь уже в начале войны. С самого детства и до сих пор мы дружим, переписываемся, перезваниваемся. А связала нас на всю жизнь наша милая, малая родина – Коноша, где мы родились, выросли, и закончили школу в 1944 году. Тогда Коноша была окружена лесами, и столько было цветов, ягод, грибов... А озёра – Заводское, Верхнее, Кубинское и Белое – были чудесными местами для отдыха. Помню и клуб, где танцевали под гармонь или баян.
После окончания школы мы продолжили учебу: я стала инженером, Люся – фармацевтом…
Скажу о нашей семье Демидовых.
Мои родители почти всю сознательную жизнь прожили в Коноше и внесли свой вклад в историю посёлка. Знаю по рассказам отца, ровесника Коноши, что дата её рождения – 1898 год, когда было открыто регулярное движение поездов по Вологодско-Архангельской линии. Маленькая станция, где все знали друг друга. Ещё и спустя два десятка лет, в 1920 году, здесь проживало 368 человек, в основном семьи железнодорожников. Поначалу Коноша была перевалочным пунктом и оптовой базой для торговли. Отсюда по железной дороге отправляли лес, овёс, лён, даже вологодское масло ротковецкого и кремлёвского изготовления. Со временем из окрестных сёл стали переезжать крестьяне – строили в посёлке свои дома и работали в леспромхозе, на лесопилке, на станции. Мои родители были в числе первых поселенцев, судя по тому, что мы, пятеро детей, родились уже в Коноше: брат Валентин – в 1924, я – в 1928 году.
Мой отец, Демидов Николай Александрович, 1898 года рождения, родом из Ротковца, прожил 80 лет. У него была насыщенная, достойная жизнь. Участвовал в первой мировой, гражданской и Отечественной войнах, имел орден Красной Звезды и другие награды. В Коноше жил более 50 лет, работал в основном на финансово-бухгалтерском поприще, последнее время был главным бухгалтером Коношского леспромхоза.
Дал образование всем пяти детям, троим – высшее. Его знали как порядочного и ответственного человека, гостеприимного хозяина, очень добросовестного работника, заботливого семьянина. Во всём помогал своим детям, а когда у нас появились свои дети, помогал их воспитывать. Всегда был рад приезду внуков.
Моя мама, Демидова Александра Ивановна, – это наш ангел-хранитель. Давно её нет с нами, но дети, внуки помнят, сколько в ней было добра и целомудрия. Листаю страницы памяти – теплом и счастьем веет от них.
Мой отец и брат ушли воевать, и мама осталась одна с четырьмя детьми, из которых младшей Верушке ещё не было и года. О том, какой тяжкий крест пришлось нести матерям, написано много, это был героизм не меньший, чем на фронте. Сохранить детей и ждать своих мужей и братьев, писать на фронт письма без уныния и с надеждой на встречу, поддерживать друг друга в тяжёлые минуты…
Какой доброй и щедрой на заботу и внимание была наша мама. После войны, когда вернулись муж и сын (ох как повезло ей!), они построили дом в Коноше на Лесной, тот дом и поныне стоит. При доме был огородик, где неизменно к лету поспевали клубника и зелёный горошек, а там и другие овощи созревали на радость младшим Демидовым. Когда съезжались внуки, а их у неё было десять, всегда имелось своё угощение с личного подворья. Дом всегда был гостеприимным и хлебосольным.
Я в 17 лет покинула родительский дом – институт, работа, замужество, своя семья, переезд на Дальний Восток. Но через год-два обязательно наведывалась в родительский дом. Когда приезжала, обычно вся семья была в сборе. Воспоминания детства, шутки и непременно песни: я с баяном, Ниночка запевалой… Засиживались до утра. А мама, приготовив нам чистые, тёплые постели, пожелав спокойного сна, говорила: «А мне неколи, тесто подошло…». Просыпались от аромата блинов и пирогов. И каждый раз я удивлялась, сколько она умела приготовить разнообразной вкуснятины из самых простых продуктов…
Приезжая на побывку, я наблюдала, какими гостеприимными хозяевами были мои родители. На посиделки к ним часто, как говорили, заглядывали соседки-подружки тётя Клава Кубышева, Груня, Анна… Соберутся длинными зимними вечерами и ведут неспешные разговоры о своём житье-бытье, вспоминают молодость. Попивают чаёк с травами. Потом слышу – частушки запели и длинные старинные песни. А папа им подыгрывает на балалайке. А я всё слушала, слушала… Сами они, мама с папой, редко ходили по гостям, чаще принимали гостей у себя.
Невелико было у мамы образование – всего-то два класса, но она была нам примером в умении воспитывать детей. Всегда была озабочена благополучием в семьях детей, чтобы вовремя подсказать, помочь.
Мама была мастерица на все руки. Умела вязать, шить, ткать. В доме было всегда тепло уютно и красиво. На окошках – цветы, на стенах – вышитые картины, на полу – домотканые половики, кровати украшены кружевными подвесками... Она очень любила природу – сколько было исхожено тропок в лесу и на пожнях в поисках даров земли: грибов, ягод, лекарственных трав.
При всём при том из своих 75 лет более 26 лет отработала на производстве. До войны работала почтальоном и была одной из лучших, её фотография красовалась на Доске почёта. Та система поощрения не была формальностью, она демонстрировала каждому человеку его нужность.
С 1939 года она член партии. В годы войны дежурила вахтёром в райкоме партии. Мы жили тогда в двухэтажном доме как раз напротив райкома. Сутки работала, на вторые «отдыхала» – пешком, за 30 км., зимой – с саночками, а на них вещи для обмена на продукты, летом – с котомкой за плечами, ходила в деревню к родственникам, они в войну жили посытнее нашего. Сама там подкормится и нам принесёт чего-нибудь поесть.
Ещё и в почтённом пенсионном возрасте мама вела хозяйство с козочкой и курами, огородом. Заботилась о муже, которого очень любила. Не раз говорила, благодаря судьбу: «Я прожила жизнь с любимым человеком».
Мама участвовала и в общественной жизни, в 50-60-е годы постоянно посещала хор ветеранов при клубе. Хор выступал не только в Коноше, а и выезжал в деревни, в колхозы района. В своих частушках (сами сочиняли) критиковали руководителей и нерадивых работников.
Всё умела наша мама, только не умела не болеть и не стареть…
Несмотря ни на что, родители вырастили и выучили всех пятерых детей, трое из нас получили высшее образование.
Сейчас на могилах наших родителей растут развесистые рябина, берёза и ель. Внуки, правнуки не проезжают мимо Коноши, приходят на кладбище за озером Верхним, чтобы поклониться им, поправить могилки. А я уже в таких годах, что не могу этого сделать…
Мой старший брат Валентин был отличником в школе, мечтал об авиации. С началом войны новое двухэтажное здание Коношской средней школы было занято под госпиталь, и мы учились в старой, в три смены. Уже на второй день войны все ребята, только что закончившие школу, были у военкомата. Валентина в армию не взяли – ему не исполнилось 18 лет. В уверенности, что война скоро кончится, он решил продолжать учёбу и поехал в Москву поступать в институт. Но из-за материальных затруднений не мог продолжать там учёбу и вернулся домой. Первое время работал преподавателем математики в школах района, затем перешёл на железную дорогу – работал кочегаром на паровозе.
А летом 1942 года был призван в армию, прошёл фронтовыми дорогами до Победы простым солдатом-пулемётчиком в пехоте.
Домой вернулся зимой сорок пятого в чём был – в поношенном обмундировании, и вся грудь – в боевых наградах. Высокий, стройный, ходил с высоко поднятой головой, с орденами, а за ним – ватага мальчишек… Отец первым делом купил ему новый костюм. Валентин с отличием закончил финансово-экономический институт в Ленинграде и работал в Коношской дистанции пути, откуда был переведён в Архангельск, там работал начальником финансово-экономического отдела Управления Северной железной дороги Ярославль – Архангельск.
Запомнился такой его рассказ.
Курская дуга, тяжёлые бои, лето, жара. Он ранен в голову (так и прожил всю жизнь глухим на одно ухо и без выбитых коренных зубов. В своей воинской части ему оказали первую помощь, сделали перевязку и отправили без сопровождающего (посчитали, что ранен легко, или же не с кем было отправить) на сборный пункт для отправки в госпиталь. Но по пути то ли сбился с дороги, то ли от потери крови сознание терялось, сборный пункт не нашёл, упал и до ночи пролежал у дороги. Мимо шли разведчики из другой воинской части, заметили лежащего, посветили фонариком – свой, и принесли на плащпалатке в свою часть, а оттуда доставлен в госпиталь в Тулу.
Родные получили от него весточку: «Ранен, поправляюсь, скоро снова на фронт…». А вскоре приходит извещение: «Ваш сын, Валентин Николаевич Демидов, пропал без вести…». Конечно, в доме горе, слёзы. Очень хорошо помню, как соседи сочувствовали, старались утешить. А как-то мама меня попросила: «Ну-ко, найди в комоде его последнее письмо, хоть почитаю и поплачу снова…». Я достала письмо. И сравнила даты письма и извещения. Даты не сходились. Видимо, после боя не нашли его в своей части ни среди убитых, ни в числе раненых и записали в «без вести пропавшие».
После госпиталя он прошёл Старую Руссу, Кенигсберг, ещё и в войне с Японией на Дальнем Востоке участвовал.
Уже много лет живу, можно сказать, на самом краю света, «там, где Амур свои волны несёт», приросла к этому краю. Но никогда не забываю о своей северной Коноше, о старших поколениях, под чьей доброй опекой мы росли и становились на ноги, о сверстниках, с кем по-прежнему общаюсь. И, конечно, размышляю о сегодняшнем молодом поколении коношан, желаю ему быть достойной сменой ветеранам.
Очень рада любой весточке из моей малой родины. Время неумолимо, всё меньше остаётся ниточек, связывающих с живым прошлым, с годами моей юности. «Мы все уходим понемногу…» Но прошлое не уходит с нами бесследно, и какой след оно оставит в памяти и душе новых поколений – это во многом зависит от их способности по-доброму оценить его, и тогда оно обязательно воздаст добром и они сами станут носителем добра для будущих поколений.
Чтобы вернуться в молодость, иной раз достаточно полистать старый фотоальбом… У каждого поколения своя судьба. Судьбу нашего выпуска 1944 года во многом предопределила война. Ребятам постарше не довелось закончить школу, они были призваны в армию. Вот один из них, Юра Ашихнин, отличник школы, ставший военным. После школьного выпуска поступили в военные училища Валя Волгин и Паша Рушкин. Прибыв на побывку к родителям в Коношу в 1947 году, три друга, конечно, наведались в родную школу и сфотографировались на память с директором Михаилом Трофимовичем Даниловым и завучем Антониной Фёдоровной Латкиной.
Кажется, давно ли мы были молодыми… А какой молодой на этом фото Михаил Трофимович Данилов, ещё только начинавший свой многолетний и славный путь директора Коношской средней школы. Писать его фамилию просто с инициалами невозможно, ведь он – целая эпоха в истории Коноши, для сотен выпускников этой школы во всех концах страны Михаил Трофимович в числе самых высоких авторитетов в жизни. Рада была узнать, что за его могилой по-прежнему ухаживают.
В 1949 году Люся с Павликом Рушкиным поженились, воспитали сына и дочь. Я тоже вышла замуж. Люся с Павлом жили на Западной Украине во Львове, а я – на Дальнем Востоке. Но связи не теряли все эти годы. И всегда помнили, что мы родом из Коноши, при приезде всегда встречались с бывшими одноклассниками и ловили даже мелкие события из жизни Коноши. Как-то смотрела по телевизору «Поле чудес» – туда приехала землячка из Подюги Бедина со своими поделками народного творчества. Районной библиотеке присвоено имя поэта Иосифа Бродского, который когда-то отбывал ссылку в деревне Норинская, знаем также, что вышла в свет книга Сергея Конина «Коношане и Бродский»...
Прошли годы, мы обе с Люсей овдовели, сейчас живем с детьми. Она – в Москве, я – в Чите, но связи друг с другом не теряем. Вся жизнь наша была озарена светом этой дружбы. Советы, моральная поддержка и взаимопомощь в трудные минуты... Конечно, нас обеих одолевают хвори, но дети заботливы и внимательны, а наши воспоминания как бы открывают дверь в нашу молодость. Светло и радостно становится на душе, и болезни уходят.
Хочу пожелать всем моим землякам благополучия, а также успехов в развитии нашей Коноши.
Особо хочу сказать о Вале Волгине. Его таланты и энергия были беспредельны. Настоящий комсомольский вожак, умел организовать и воодушевить ребят – то на расчистку ж.д.путей на станции, то на сенокос или уборку картошки и зерновых в помощь колхозам района, то на школьные вечера, на регулярное посещение обоих госпиталей в помощь медсёстрам и на другие нужные или интересные общественные дела, без которых немыслима была военная Коноша и которые были немыслимы без его инициативы, настойчивости и зажигательной энергии. С его непосредственным участием в школе был создан драмкружок, мы выступали со спектаклями и концертами перед ранеными госпиталя и в колхозах. В общем, во всём он был застрельщиком, был впереди нас.
После школы Валя учился в училище подводников, затем в академии, был капитаном субмарины на Тихом океане, его лодка дислоцировалась в бухте «Анна» Приморского края. После аварии в море ушёл с морской службы, жил во Владивостоке, был преподавателем и зав.кафедрой в Дальрыбвтузе. Знаю обо всём этом потому, что где-то в конце 50-х годов я увидела его по телевизору – как председатель приёмной комиссии он давал разъяснения по правилам приёма в Дальрыбвтуз. После чего были душевные встречи с воспоминаниями о наших одноклассниках, о нашей милой малой родине. Скончался он в возрасте 68 лет.
Юность не может жить одними заботами, как бы трудно ни приходилось. При возможности, устраивали весёлые посиделки с танцами. На станции успевали познакомиться с молодыми солдатами проходивших через Коношу воинских эшелонов, потом переписывались с ними. Люся Попова сохранила некоторые солдатские письма, она переписывалась с Василием Кудряшовым. Недавно передала эти письма мне. Будет жаль, если они пропадут бесследно… Присылаю вам эти письма, в том числе – самое первое и самое последнее.

К сказанному Антонидой Николаевной добавлю моменты, наверняка интересные коношанам.
После института Тося Демидова работала по направлению в Закарпатье, затем в Ростове, вышла замуж в Москве за артиста цирка. Василий Тимофеевич Гайгул в годы войны был десантником-разведчиком, участвовал в боях под Москвой, а после войны он снова в Москве – поступил в училище циркового искусства, кстати, учился в одной группе с выдающимся комиком Олегом Поповым. В Московском цирке выступал в номере «Воздушный полёт» – привычная роль для десантника-парашютиста. В одной труппе с Олегом Поповым и Юрием Никулиным побывал на гастролях во всех крупных городах Союза.
Когда пошли дети, Василий Тимофеевич оставил цирк, отнимавший всё время, и увёз семью на свою родину, в Приморский край. Думали, на время, пока дети подрастают, а вышло – на полвека с лишним, это только в Приморском крае, а потом ещё была Чита… В общем, на всю оставшуюся жизнь.
Антонида Николаевна, успешно продвигаясь по служебной лестнице, с должности инженера выросла до руководителя предприятия – была директором молокозавода в одном из районов Владивостока. И не только карьера свидетельствует о её добросовестной и умелой работе, а и государственные награды, в числе которых орден «Знак Почёта». Василий Тимофеевич посвятил себя работе на тренерском спортивном поприще.
Дети закончили университет во Владивостоке. Сын живёт во Владивостоке, дочь – в Москве. У бабушки Антониды один внук и три внучки и все получили высшее юридическое образование. К слову сказать, зять её работает в Генпрокуратуре в Москве.
Ныне (2011 г.) вот уже без малого 10 лет Антонида Николаевна проживает в Чите. Это Забайкальский край, Бурятская автономная область. Бурятия и Приморье – как небо и земля по климату.
О Забайкалье декабристы писали из ссылки, что «здесь постоянно жить нельзя…». Осадков мало, морозы доходят до 45 градусов, огурцы и помидоры растут только в теплицах. Но край очень богат полезными ископаемыми, вплоть до урана.
Зато какая благодать – Приморский край: там всё растёт, вплоть до цитрусовых, винограда, арбузов, дынь. Как и во времена Дерсу Узала, в Уссурийской тайге произрастают женьшень и лимонник, водятся тигры. А населения только в одном Владивостоке более 800 тысяч человек…


Письма от Василия Кудряшова

Привожу не только первое и последнее, а все присланные в разное время Антонидой Николаевной письма Василия Кудряшова. Предварю их таким комментарием:
Казалось бы, обычные письма из числа фронтовых, каких я видел множество у вдов и потомков солдат. Ан нет, как раз совсем необычные. В них – откровенная тоска фронтовика по благополучной, человеческой жизни. В этой связи вспоминается послевоенный кинофильм «Кубанские казаки». Сколько нападок на него было в 60-70-е годы, мол, «лакировка» действительности, фильм не отражает правду жизни и т.д. Какую правду жизни надо было показывать стране, лежавшей в руинах, с миллионами убитых и калек? Какую правду о том времени хотел видеть в кино народ, живший все эти годы на пределе физических и душевных сил?
Судя по офицерским погонам и письмам на сносной бумаге, В.Кудряшову не досталось на фронте такого лиха, как рядовым, да и нервы в его возрасте покрепче, чем у других. Но и он явно испытывает потребность в таких письмах, которые были бы своего рода отдушиной в военном аду: «Мне радостно читать такие письма, когда пишут про весёлую и радостную жизнь». Ещё и с последним письмом Василия переписка не оборвалась сразу – Людмила продолжала писать ему бодрые письма, хотя на самом деле не всё у неё было так уж хорошо. В сорок третьем не стало отца, пришлось бросить пединститут в Ярославле, где училась вместе с Надей Смолиной…
А послевоенные письма Василия тем более необычны. Уже сами по себе они – большая редкость на сегодня, их ведь не хранили так, как письма с фронта. Но особенно послевоенные письма интересны как живое свидетельство смены настроений фронтовой молодёжи в связи с резкой сменой всего образа жизни.
Пока шла война – все помыслы обращены на одно: чтобы скорее она закончилась и дожить бы до победы. Но вот конец войне, победа. А что дальше? Эйфория прошла, и молодой человек уже не знает, чем заняться, – отвык от мирной жизни, вернее, и не привыкал к ней. На фронт ушёл со школьной скамьи, а победу встретил взрослым человеком. Человеком, который жил все эти минувшие военные дни и годы в напряжении: будет ли бомбёжка, хорошо ли замаскировали боевую позицию? Подвезли ли боеприпасы? Будет ли атаковать противник или нас пошлют ли в атаку – в обоих случаях кому-то не быть живым и хорошо бы так: «если смерти, то мгновенной, если раны – небольшой…»… И вдруг все эти заботы, волнения, опасения закончились. Началась рутина армейской службы в условиях мира и вдали от Отечества. А ведь он ещё не увидел, в каком немыслимо бедственном состоянии находится его Родина…
Вот эти письма.

3 мая 1943 г. Здравствуйте, наши славные подруги!!!
Сегодня мы получили от вас письмо и сердечно благодарим за вашу заботу о нас – защитниках нашей любимой Родины. Мы были очень рады, что нас не забывают школьницы с далёкого Севера.
Дорогие наши подруги, Тося, Люся и Галя! Шлём вам горячий чистосердечный привет и желаем вам самых наилучших успехов в вашей жизни и учёбе. Учитесь и будьте отличницами.
Тося, Люся и Галя! Немного напишу о себе, т.е. об авторе этого письма.
Зовут меня Васей. Родился в 1922 году, т.е. 10 ноября будет 21 год. На фронте нахожусь с первых дней войны. На фронт ушёл добровольцем из г.Петрозаводска. Был ранен, лежал 6 м-цев в госпитале, после чего опять нахожусь на фронте. Сейчас мы пока не воюем, а после отдыха едем на передовую бить ненавистного врага до полного уничтожения. Вот, коротко, и всё.
Надеюсь, вы напишете мне ответ.
Напишите больше про свою жизнь и учёбу. Писать теперь можете по отдельности, а кто желает иметь переписку лично со мной, то напишите, я буду отвечать регулярно. Если вас не затруднит, пошлите фото, мы будем рады этому. Вот пока и всё.
Остаюсь с горячим приветом Вася.
Привет передают мои товарищи Андрей, Владимир и Афанасий. Мой новый адрес: Полевая почта 28230-А, Кудряшову В.В.

27 декабря 1943 г. С Новым годом, с новым счастьем!
Люся! Здравствуй!
Вот ты видишь перед собой открытку. Это защитник Родины поздравляет сотрудников тыла с Новым годом! Посмотри и вспомни про своего «незнакомца». Ничего, Люся, этот 1944 год будет годом победным. Как-нибудь, даст бог, и увидимся. А следующий год будем встречать, быть может, вместе! Вот и всё. Пиши, как встретили праздник.
С приветом, Вася.

20 мая 1945 г. Впереди – наше счастье, наша будущая радостная жизнь. Мне так и хочется рассказать, передать ту радость, когда мы услышали первые слова диктора о капитуляции Германии. Это было в третьем часу ночи. После того как прослушали диктора, сразу же выскочили на улицу и дали салют из всех видов оружия, какое только у нас было. В воздух полетели гранаты, ракеты, ночное небо разрезали трассирующие пули. Это было очень красиво, Людмила, это была радость! Друзья целовались друг с другом, пожимали руки и радовались без конца. Это была действительно радость, радовались тому, что после этой ужасной войны остались живыми. И вот наконец наша Победа. Это был день нашего ликования.
Буду надеяться, что скоро попаду домой, и, быть может, в жизни ещё придётся встретиться. В этом письме посылаю фото.
Василий. Восточная Пруссия.

12 июня 1945 г. Сегодня для меня радость – получил твоё письмо и фото, которому был очень рад. На фото ты изменилась много по сравнению с 1943 г. Жаль, что у меня нет своего фото 1943 г. Но, за неимением старого, высылаю новое, думаю, обижаться не будешь.
Скучаем и мечтаем: скорее бы уехать из этой проклятой Пруссии. Уж так надоело, что не найду слов. Хочется ехать на родину, в Россию.
Василий.

8 июля 1945 г. Здравствуй, Людмила!
Прими мой привет и наилучшие пожелания в твоей жизни.
Люся! Вчера получил твоё письмо, которому был очень рад. Мне радостно читать такие письма, когда пишут про весёлую и радостную жизнь. Вот из дому я уже полгода получаю не очень радостные письма. Мама и сестра всё время болеют. Их сильно мучает малярия. Врачи им советуют переменить климат. Они снова собираются ехать в Петрозаводск, хотя им не советовал этого делать. Не знаю ещё, что они думают делать. Моя ж

Текст книги рабочий, не окончательный, автор обращается к читателям этой электронной версии с просьбой делать замечания для улучшения книги по содержанию и форме. С.Н.Конин

Селезнёв и его команда

Самой эффектной, колоритной фигурой моего детства на нашей улице Приозёрной лесозаводского посёлка был Пётр Селезнёв. Высокий, он не казался высоким, поскольку был плотным, мускулистым, гармоничного телосложения. Настоящий богатырь из какого-нибудь эпоса. Но больше всего он был удивителен своим необычным для нашего окраинного захолустья пристрастием к живописи маслом. Умение писать картины маслом приобрёл в Германии, где служил в армии. Особенно удалась ему и хорошо мне запомнилась большая копия с красочной картины Делакруа «Охота на льва».
Но в Коноше умение делать копии известных картин не очень-то было востребовано, в посёлке не так уж много учреждений, где принято было иметь в то время большую картину на стене. Разве что зрительный и танцевальный залы в центральном и лесозаводском клубах, но там уже имелись копии с картин Шишкина в исполнении Н.Дулушкова и В.Калинина. Да и места занимало много такое увлечение демобилизованного танкиста, в небольшом домике Селезнёвых жили с родителями три сына, они взрослели, дело шло к свадьбам-женитьбам.
В общем, изобразительное искусство оказалось заброшенным, а подлинным общественным призванием моего соседа по улице и прежнего наставника в живописи стал спорт. Немного найдётся земляков, кому выпала такая спортивная слава. Увлечение спортом, особенно волейболом Пётр Селезнёв тоже привёз из армии. Там играл в команде, капитаном которой был мастер спорта, то есть не только увлечение привёз, а и мастерство.
П.М.Селезнёв и его волейбольная команда – целая эпоха в спортивной истории Коноши. В 50-е годы минувшего ХХ столетия спортивная жизнь была немыслима без «Петра-танкиста», как его тогда называли. Разносторонне одарённый и непременный участник соревнований по лёгкой атлетике, лыжам, вольной борьбе, он особенно впечатлял на волейбольной площадке – у самой сетки и на подаче, его удары были неотразимы. Волейбольная площадка у конторы леспромхоза не пустовала ни одного дня. В.А.Лебедев, В.М.Рачков, И.Кулешов, В.Коротких и другие коношане, ставшие позднее известными, собирались здесь по вечерам и выходным. Одним словом, молодёжь занималась не «литроболом», а волейболом.
В свою команду капитан Селезнёв брал не всех желающих, это была команда высокого класса. В сборную входили: один – из Ерцевского «Динамо», ещё один – лейтенант из стоявшей в Подюге воинской части, остальные – проверенные в деле и надёжные коношские ребята. В Архангельске команда Селезнёва вызвала фурор, ей не было равных в других районах. Да и на областных соревнованиях по лёгкой атлетике коношане были постоянными призёрами. Горожане спрашивали: «Откуда такие? Из Коноши? А где эта Коноша?» Ребята заставили говорить о себе, Коноша стала на слуху у всех, команда Селезнёва, как тогда говорили, «чистила» всех.
Со временем со спортом, как до этого с живописью, пришлось расстаться, когда напряжённую работу инженера в леспромхозе пришлось совмещать с учёбой в АЛТИ. Тем не менее – до сорока лет Пётр Михайлович был, можно сказать, законодателем мод в спорте, прежде всего – в баскетболе. Команда у Селезнёва везде и всегда – хоть на работе, хоть в спорте – была боевая, команда-лидер. Кстати, при Карпове (будущий директор леспромхоза, а до этого – главный инженер) Селезнёв с «главным» были не только единомышленниками в «леспромхозовской инженерной команде», а и товарищами по волейбольной команде и в состязаниях по лёгкой атлетике в составе спортивной команды ЛПХ.
Председателю Коношского спрткомитета Павлу Зудину непросто давались поездки сборной команды коношан в Архангельск на спартакиады и олимпиады – в годы послевоенной разрухи в стране не хватало самого необходимого, приходилось считать каждую бюджетную копейку. Павел Тимофеевич рассказывал:
– Мне надо везти команду на областную спартакиаду. Иду к Шубину, Валентин Афанасьевич был председателем райисполкома. Он выслушает, скажет: «Иди к Рипачеву, я ему позвоню». Иду к зав.райфо, потом в Госбанк. Финансисты чешут в затылке, но предрика ослушаться не могли, давали деньги на поездку. Денег, конечно, не хватало на всех. Отправлялись чуть ли целым вагоном, половина – с билетами, остальные – «зайцами», проводники входили в положение. Однажды на спартакиаду повёз 46 спортсменов! Капитан – Селезнёв.
В Архангельске команда Селезнёва, как тогда говорили, «чистила всех», равных ей не было во всей области.
И свою будущую жену Пётр Селезнёв нашёл в спорте. Землячка академика Н.П.Лаверова Вера Семихина после техникума работала лаборанткой на Волошском целлюлозном заводе и не раз выступала в составе заводской спортивной команды на районных соревнованиях по лыжам. Прибыла в Коношу на лыжные гонки, а Пётр был в судейской комиссии, так и познакомились. А там и семья образовалась. Вера Александровна и поныне не расстаётся с лыжами.
Но кумир спортивной Коноши мог и не состояться, вернее, вполне мог состояться в другом месте, всё шло к этому. Братья Петра покинули Коношу, да и что она им? Родители были высланы из Кировской области и немало времени жили в Сосновке, Юрий там и родился. Когда высланным вышла воля, Селезнёвы перебрались в Коношу на Приозёрную, по-соседству с такими же бывшими высланными Ольховскими и Мараткановыми, построили домик. Домик и сейчас стоит, а прежних его хозяев давно уж нет там. Сначала подался в южные края Анатолий, осел в Ставрополье. Затем мой ровесник и товарищ по играм Юра уехал туда же. А у Петра уже на первых шагах трудовой биографии была отличная возможность обосноваться ещё южнее братьев – в Армении, когда стал бурильщиком.
Пётр Михайлович – бурильщик? Да ведь вся Коноша знает его по работе как человека, всю свою жизнь посвятившего лесной промышленности, вошедшего в историю лесной отрасли многолетним начальником производственно-технического отдела Коношского леспромхоза. Тем не менее – бурильщик. А уже сама эта профессия не позволяет оседлости. Было так.
В 1951 году на том месте, где ныне стоит районная больница, бурила скважину специально созданная для бурильных работ в наших краях «Коношская нефтеразведка». Бурили с помощью новеньких танковых дизелей. Давно ли закончилась война, и всё, что касалось военной техники, оставалось под секретом, к тому же на гражданке эти дизеля ещё не применялись. И вот, работа застопорилась – дизеля заглохли, а механик буровой только руками разводит. Белов подсказал бурильщикам: «Знаю танкиста, механиком-водителем был, на Приозёрной живёт, только что демобилизовался». Главный инженер буровой прикатил к нему на машине на дом, пригласил съездить на место, посмотреть, не сможет ли чем помочь. А дальше – как у Юлия Цезаря: «пришёл, увидел, победил». Пётр приехал, посмотрел, сделал. После чего собрал дизелистов и популярно всё им объяснил. Это тоже понравилось, и начальник предложил: «Давай к нам, в механики». Так и остался на буровой, стал кадровым геологоразведчиком.
Работали в четыре смены, скважину пробурили на глубину 1087 метров и упёрлись в гранитную скалу. Дальше бурить стало невозможно.
Сделаю отступление. Так сказать, информация к размышлению. Как-то, будучи в Сестрорецке, прочитал, что Сестрорецк и Выборг стоят на гранитной скале и что та скала выделяет какое-то излучение, для людей неопасное, а наоборот, полезное своими целительными свойствами. Наверное, и наша скала, на которой стоит жилой микрорайон больничного городка, – тоже скала-целительница? В таком случае этот вариант лучше, чем нефть.
Что касается нефти, то учёные геологи вынесли твёрдое заключение: нефти там нет. Скважину замуровали, экспедицию раскидали кого куда, а механика Селезнёва распоряжением головного управления треста «Союзнефтегазоразведка» – в Армению. А там – ни буровой, ни людей. Буровую надо ещё устанавливать, людей – учить. Да и край чужой.
В общем, не понравилось там Петру, так и сказал начальству. И без того семь лет вдали от родины – то на Дальнем Востоке служил, то по Европе на танке мотался, и на тебе – опять на самом краю земли оказался, на Каспии. А начальство ни в какую не отпускает толкового механика. Но упрямый Селезнёв переупрямил, вернулся домой.
Эти три года, проведённые на буровой, – срок небольшой в трудовой биографии, как бы пробный в поисках своего призвания. Вместе с тем в этом эпизоде – характерные качества Петра Михайловича: домосед, настойчив, прямодушен, с любой техникой на «ты».
В холодное лето пятьдесят третьего он был принят на работу в Коношский леспромхоз. Тогда предприятие называлось несколько по-иному: Коношский лестранхоз треста «Коноштранслес». В 1988 году оттуда и ушёл на пенсию. Лестранхоз, леспромхоз, объединение «Коношалес»… Техник, инженер-таксатор, ст.инженер ПТО, начальник ПТО… Медали, премии за перевыполнение плана, за рационализацию… В этих коротких перечнях уместилась вся трудовая жизнь Петра Михайловича Селезнёва, бессменного начальника производственно-технического отдела. 35 лет отданы работе в ПТО, из них более 20 лет начальником ПТО. Сколько же при нём сменилось директоров? Аханин, Ковалин, Карпов, Хохлов, Торопов, Мацкевич, Савинов.
35 лет в одном отделе – не многовато ли? Пусть и в отделе самого крупного в то время не только в области, а и по России предприятия. В объединение входили Коношский и Подюжский леспромхозы, 11 лесопунктов. Один миллион 200 тысяч «кубов» леса в год заготавливал «Коношалес», уже из этой цифры видно, что без дела сидеть начальнику отдела не приходилось. Но при тогдашней кадровой политике «сидеть на отделе» столько времени – немыслимое дело. Если кто не справлялся, его снимали, если у кого получалось, тот шёл на повышение.
Разумеется, были и Селезнёву лестные предложения. Одно из них чуть не стало решающим. Вызвали начальника ПТО в Архангельск, где состоялся доверительный разговор, мол, засиделся ты, Пётр Михайлович, в отделе, принимай новый, с иголочки, леспромхоз в Карпогорах. Участок перспективный… Селезнёв уезжать из Коноши, хоть и на повышение, наотрез отказался. Его сначала уламывали, потом дали время подумать, что означало: вопрос решён. А когда снова явился к назначенному часу к руководству, оказалось, что руководству не до него – приехала комиссия из Москвы. В общем, остался Селезнёв при своём отделе.
В условиях частой сменяемости директоров (лишь Хохлов поработал более-менее продолжительное время) стабильная работа ведущего отдела, огромный опыт его начальника особенно много значили. Тем более – «наезженной колеёй» пользоваться почти не приходилось, каждый год приносил леспромхозу сюрпризы обновлений и реформирований, каждая пятилетка означала модернизацию и реконструкцию производства, несла новые задачи и новые проблемы. Меньше всего Селезнёв был похож на столоначальника, несмотря на свою монументальную внешность. Неделями в командировках – в плановых, внеплановых, сезонных, экстремальных… Лесовозные трассы ему были известны лучше, чем коношские улицы.
Без приключений не обходилось. Втроём с директором Хохловым и профсоюзным лидером Терёхиным (у Терёхина на шее оказался красный шарф) пришлось удирать от разъярённого быка – ну, прямо как в комической сцене фильма «Пёс Барбос и великолепный кросс». С другим директором, Мацкевичем, поехали в Тавреньгу – нового директора знакомить с лесопунктами, и в лесу нос к носу столкнулись с медведем. Селезнёв первый опомнился, сунул два пальца в рот да так оглушил косолапого молодецким свистом, что только треск пошёл от улепётывающего хозяина тайги.
И каждый раз экстремальные командировки, при всей их ежегодной регулярности, – это весной на сплав. А зимой – плановые командировки по внедрению новой техники и технологии. Все этапы НТР (научно-техническая революция) прошли на глазах у Селезнёва за 35 лет. Когда начинал в ЛТХ, срубленные деревья разделывали в лесу вручную и вывозили на лошадях. Сотни лошадей… Затем – сортировочные площадки на нижних складах, козловые краны, в 1957 году – трелёвочные трактора. Хлысты вывозили по УЖД: Доровская узкоколейка – на Волошский лесопункт, Мелентьевская – на Вохтому, Вотче-Боровская, Фофановская. Позже – автодороги: лежнёвка – в Тавреньге, зимняя – на Вересово, на Мирный – проектная Заволжская круглогодичного действия.
Новая техника и новые технологии не мешали инициативе, наоборот, стимулировали инженерный поиск. И не случайно премии Селезнёву, например, «за оказание практической помощи в реконструкции нижних складов» соседствовали с премиями за рационализаторские предложения…
Разумеется, начальник хорош прежде всего тем, что умеет наладить работу своего отдела. В ПТО трудилось немало высококлассных специалистов, выпестованных Селезнёвым. В числе надёжных, опытных помощников у начальника были инженеры ПТО Евгений Алексеевич Кудрин, Валентина Николаевна Анучина и Сергей Александрович Гаврилов, Юрий Алексеевич Киселёв из отдела главного механика, на местах – Игорь Александрович Ярышев из Мелентьевского, Геннадий Александрович Мамонтов из Мирного, Валентин Александрович Никитин из Вотче-Боровского лесопунктов.
Спортивный запас прочности поныне крепок у супругов, Вера Александровна не расстаётся с общественными делами.
О детях. Старший сын, Александр Петрович Селезнёв, – пилот, командир корабля гражданской авиации, живёт в Вологде. Ну а другого представлять не надо, Анатолия Петровича Селезнёва, многолетнего заведующего терапевтическим отделением Коношской ЦРБ, как говорится, знает и стар и мал. Уже четверо внуков растут, коношский род Селезнёвых продолжается.

Текст книги рабочий, не окончательный, автор обращается к читателям этой электронной версии с просьбой делать замечания для улучшения книги по содержанию и форме. С.Н.Конин

Копейка

В 90-е годы минувшего века в восточной стороне Коноши частенько можно было видеть подростка с непомерно большой головой. Ему нечего было стыдиться своего уродства, он был не кто-нибудь, а пастух, для хозяев частных коров, коз и овец благодетель. Родителей его не знаю, а бабушка была на виду – то и дело спешила куда-то по улице. А однажды пришла ко мне. Раскрыла ладонь и высыпала мне в руки горсть монет. Копейки. Не совсем круглые, скорее овальные, неправильной формы, и на одной стороне хорошо виден всадник с копьём. От всадника с копьём монета и стала называться копейкой. В те годы ещё не вошла в обращение нынешняя новая копейка, на которой изображён всадник с копьём, и такое изображение я впервые увидел лишь в тот раз. С первого же взгляда стало ясно: монеты – из старинного клада. Где нашли?
Ответила, что не она нашла, а её сын, и не здесь, а в Ерцеве. Полный горшок с монетами – сотни, если не тысячи копеек. Горшок находится у родственников в Ерцеве. А она хотела бы выяснить, не серебряные ли эти монеты. Для неё ясно только, что не оловянные. С тем и ушла, оставив мне ту горсточку на время – для выяснения.
В металлах я не разбираюсь. Но знаю о находке клада в Хмелевом, там монеты были оловянные. Тот клад видел в Архангельске в областном музее В.А.Корытов, просил у сотрудников музея хотя бы горсточку монет для музея Коношеозерской школы. Не дали ни одной, сославшись на большую историческую ценность клада. Какова же тогда ценность ерцевского клада в случае, если монеты серебряные? В общем, надо показать Вениамину Афанасьевичу, он видел, держал в руках оловянные монеты.
И при встрече с Корытовым показал ему ту горсть. Ветеран в серебре тоже не разбирается, но подтвердил, что на оловянные эти копейки не похожи. Значит, серебряные? Когда женщина пришла снова, сказал, что по нашему с Корытовым предположению монеты серебряные. И возвратил ей горсточку, себе не оставил ни одной монетки, хотя при наличии сотен монет и горсть их не была бы потерей. Постеснялся попросить хотя бы несколько, ведь был уверен, что клад будет сдан государству и станет экспонатом областного или столичного музеев. Потом узнал, что государству клад никто не сдавал. Да государства фактически ещё и не было, зато был шквал частной инициативы по принципу ловли рыбок в мутной воде. Клад разошёлся по частям частникам-коллекционерам в Москве.
О кладе надолго забыл. Но вот, читая о «медном бунте» в Москве в 1662 году, взглянул на ту историю уже другими глазами. Копейка – русская медная монета, серебряной она не была. А поводом для бунта как раз и послужило то, что выпустили медные копейки как серебряные. Но как можно принять медную монету за серебряную? И тут вспомнил, что поддужные и иные колокольчики для конской упряжи нередко отливали из так называемого «польского серебра». Колокольчики выглядели как серебряные и считались таковыми, но настоящего серебра в них не было ни грамма, а то был сплав меди и никеля.